-  Не вздумайте взять его, - сказал Валькенштейн по-японски. - Мне он не нравится.

    -  Почему? - спросил Горбовский.

    Горбовский возлежал на диване, Валькенштейн и Сидоров сидели у стола. На столе валялись блестящие мотки лент видеофонографа.

    -  Не вздумайте взять его, - повторил Валькенштейн.

    Горбовский закинул руки за голову.

    -  Родных у меня нет, - сказал Сидоров. - Плакать по мне некому.

    -  Почему - плакать? - спросил Горбовский.

    Сидоров нахмурился:

    -  Я хочу сказать, что знаю, на что иду. Мне необходима информация. На Земле меня ждут. Я сижу здесь над Владиславой уже год. Год потратил почти зря…

    -  Да, это обидно.

    Сидоров сцепил пальцы.

    -  Очень обидно, Леонид Андреевич. Я думал, на Владиславу высадятся скоро. Я вовсе не лезу в первооткрыватели. Мне просто нужна информация, понимаете?

    -  Понимаю. Вы ведь, кажется, биолог…

    -  Да. Кроме того, я проходил курсы пилотов-космогаторов и получил диплом с отличием. Вы у меня экзамены принимали, Леонид Андреевич. Но вы меня, конечно, не помните. В конце концов, я прежде всего биолог, и я больше не хочу ждать. Меня обещал с собой взять Квиппа. Но он попытался два раза высадиться и отказался. Потом прилетел Стринг. Вот это был настоящий смельчак. Но он тоже не взял меня с собой. Не успел. Он пошел на посадку со второй попытки и не вернулся.

    -  Вот чудак, - произнес Горбовский, глядя в потолок. - На такой планете надо делать по крайней мере десять попыток. Как, вы говорите, его фамилия? Стринг?

    -  Стринг, - ответил Сидоров.

    -  Чудак, - сказал Горбовский. - Неумный человек.

    Валькенштейн поглядел на лицо Сидорова и проворчал:

    -  Так и есть. Это же герой.

    -  Говори по-русски, - строго сказал Горбовский.

    -  А зачем? Он же знает японский.

    Сидоров покраснел.

    -  Да, знаю. Только я не герой. Стринг - вот это герой. А я биолог, и мне нужна информация.

    -  Сколько информации вы получили от Стринга? - спросил Валькенштейн.

    -  От Стринга? Нисколько, - ответил Сидоров. - Ведь он погиб.

    -  Так почему же вы им так восхищаетесь?

    Сидоров пожал плечами. Он не понимал этих странных людей. Это очень странные люди - Горбовский, Валькенштейн и их друзья. Назвать замечательного смельчака Стринга неумным чудаком… Он вспомнил Стринга, высокого, широкоплечего, с раскатистым беззаботным смехом и уверенными движениями. И как Стринг сказал Бадеру: «Осторожные сидят на Земле, Август-Иоганн. Специфика работы, Август-Иоганн!» и щелкнул крепкими пальцами.

    «Неумный чудак». Ладно, подумал Сидоров, это их мнение. Но что делать мне? Опять сидеть сложа руки и радировать на Землю, что очередная обойма киберразведчиков сгорела в атмосфере; что очередная попытка высадиться не удалась; что очередной отряд исследователей-межпланетников отказывается брать меня в поиск; что я еще раз вдребезги разругался с Бадером, и Бадер еще раз подтвердил, что планетолета мне не доверит, но за «систематическую дерзость» вышлет меня из «вверенного ему участка Пространства». И опять добрый старый Рудольф Крейцер в Ленинграде, тряся академической ермолкой, будет приводить свои интуитивные соображения в пользу существования жизни в системах голубых звезд, а неистовый Гаджибеков будет громить его испытанными доводами против существования жизни в системах голубых звезд; и опять Рудольф Крейцер будет говорить все о тех же восемнадцати бактериях, выловленных экспедицией Квиппа в атмосфере планеты Владислава, а Гаджибеков будет отрицать какую бы то ни было связь между этими восемнадцатью бактериями и атмосферой планеты Владислава, с полным основанием ссылаясь на сложность идентификации в конкретных условиях данного эксперимента.