– Истинная правда, – сказал Холмотоп с рассудительностью опытного путешественника.

– Так вот почему ты не стал драться с Одиночкой? – вставил Плоскопалый.

– Ну... и да, и нет, – мягко сказал Еще‑Варенья. – Видите ли, с ним тоже произошла забавная вещь, как я обнаружил после того, как проснулся. Когда Одиночка возвращался на постоялый двор прошлой ночью, после разговора со мной – я уже говорил, как тогда было темно...

– Говорил, – согласился Плоскопалый.

– Так вот, было темно, – сказал Еще‑Варенья, – Одиночка не заметил яму, шагнул прямо в нее и вывихнул ногу. Думаю, даже сломал, хотя трудно сказать: у него были очень мускулистые ноги. Конечно, – неодобрительно добавил Еще‑Варенья, бросив взгляд на Плоскопалого и Холмотопа, – никто бы не назвал Одиночку лжецом, если бы он сказал, что сломал ногу.

– Ха! – проворчал Холмотоп. – Это уж точно!

– И конечно, – мягко добавил Еще‑Варенья, – никто бы и не подумал усомниться в моих  словах, что я действительно столкнулся с кем‑то в темноте и узнал ложный слух о том, что моя бабушка якобы умерла.

– Пусть бы только попробовали! – прорычал Плоскопалый. – Хотел бы я это видеть!

– Так или иначе, – подытожил Еще‑Варенья, вновь переводя взгляд на Билла, – после случившегося ни Одиночка, ни я были не в состоянии драться. И так уж получилось, что больше мы никогда не встречались. Хотя я слышал, что он до сих пор живет где‑то в горах.

– Наверняка он жив, – сказал Холмотоп. – И теперь, наверное, говорит, что он изношенная старая развалина. Он – старая развалина! – Холмотоп снова что‑то недоверчиво проворчал.

– Не стоит делать поспешных выводов, Почтальон, – мягко перебил его Еще‑Варенья. – Вы, молодые, в расцвете сил, не знаете, что это такое, когда твои кости начинают скрипеть и стонать. Что ж, некоторые могли бы, посмотрев на меня, подумать, что во мне осталась по крайней мере тень моей прежней силы. Но я вам говорю, если бы не кулинарное искусство моей дочери – а мой желудок теперь настолько слаб, что я не могу переварить ничего другого, – я бы давно уже был мертв. Вы можете и не поверить, что Одиночку подкосили его собственные годы, но старый увалень вроде меня знает лучше.

Холмотоп что‑то пробормотал, недостаточно громко или недостаточно скептически, чтобы это прозвучало как явный вызов утверждению хозяина гостиницы.

– Ну вот, Кирка‑Лопата, – грустно сказал Еще‑Варенья, поворачиваясь к Биллу. – Эта моя история о том, как я имел шанс сразиться с Одиночкой и упустил его – хотя и не по своей вине, – занимала мои мысли уже много дней. Я решил, что должен рассказать ее тебе, чтобы это могло стать для тебя предостережением. Я знаю, ты с трудом можешь дождаться поединка с Костоломом, так же как и я когда‑то не мог дождаться поединка с Одиночкой. Но события, о которых ты даже не предполагаешь, могут помешать самому многообещающему поединку в мире.

Он тяжело вздохнул, очевидно вспоминая Глинистый Брод.

– Я хотел тебя предостеречь, – продолжал он. – Может произойти что‑то, что поставит под угрозу твой поединок с Костоломом. Но если так случится, тебе нужно только позвать Еще‑Варенья, и он постарается сделать все, что в его немощных силах, чтобы помочь. Потому что твоя победа над Костоломом очень много для меня значит.