– После таких заявлений тебе так просто не отделаться! – взорвался Билл. – Ты...

Он увидел явное удовольствие на круглом лице напротив него и тут же замолчал. Наградой ему была легкая тень разочарования, омрачившая улыбку, с которой Мюла‑ай созерцал его до сих пор.

– Ладно, – сказал Билл холодно, как только мог. – Позабавились, и хватит. Теперь, я полагаю, ты расскажешь мне, что все это значит. Ты хочешь заключить со мной какую‑то сделку, а твоя идея похитить меня и привязать здесь должна с самого начала поставить меня в невыгодное положение? Так?

Мюла‑ай снова издал кудахчущий звук и потер свои большие руки.

– Очень хорошо, – сказал он. – Очень, очень хорошо, мой юный Кирка‑Лопата! Будь у тебя еще немного подготовки и опыта, ты бы мог быть неплохим тайным агентом – для человека, разумеется. Конечно, это последнее, чего хотелось бы в данном случае твоему начальству, – кто‑нибудь с подготовкой и опытом. Самое последнее!

Он опять закудахтал.

– Прекрати! – ровным голосом сказал Билл. – Я уже сказал, позабавились, и хватит. Кончай ходить вокруг да около и выкладывай прямо, что хотел сказать. Я не собираюсь перед тобой пресмыкаться лишь для того, чтобы доставить тебе удовольствие.

Мюла‑ай покачал головой, и улыбка улетучилась с его лица.

– У тебя действительно нет никакой информации, верно, Кирка‑Лопата? – сказал он. – Все, что ты знаешь о моей расе, – лишь сплетни, которые циркулируют среди людей, наслушавшихся сказок о гемноидах. Ты думаешь, что мое пребывание здесь, на Дилбии, позволяет мне отдаваться особому искусству моего народа, которое вы, люди, считаете проявлением вкуса к преднамеренной жестокости? Честно говоря, меня вполне удовлетворяет твоя реакция, когда она граничит с саной,  нашим великим искусством. Но не здесь об этом говорить.

– Действительно? – с иронией сказал Билл.

– Действительно, – крайне серьезно произнес Мюла‑ай, – это так.  Проведу параллель с твоим человеческим опытом. Вы, люди, обладаете реакцией под названием эмпатия  – эмоциональной способностью влезть в чужую шкуру и ощутить самому то, что чувствует другой. У нас, гемноидов, такого нет. Но наша сана  – аналогичная реакция, хотя вы, люди, могли бы счесть ее прямо противоположной. Сана,  как и эмпатия, устанавливает особые отношения между двумя индивидуумами. Как и ваша эмпатия, она требует больших усилий от пребывающего в ней индивидуума.

– Но в данный момент, я полагаю, ты в ней не пребываешь?

– Твой скептицизм, – ровно сказал Мюла‑ай, – свидетельствует о закрытости твоего разума. Вы, люди, не слишком легко входите в состояние эмпатии, так же и мы не можем войти в сану  с легкостью или случайно. Я мог бы рассматривать тебя как субъект саны  на основе нашего случайного знакомства не больше, чем ты мог бы находиться в состоянии эмпатии, скажем, с Костоломом иди с любым из дилбиан, на основе своего нынешнего знакомства с ними.

Билл уставился на гемноида. Мюла‑ай явно был откровенен с ним настолько, насколько мог, в его собственном понимании. Аргументы гемноида были убедительны. Но именно в этот момент у Билла внутри сработал некий сигнал тревоги, заставивший усомниться кое в чем из того, что только что сказал Мюла‑ай.

– Так что, как ты понимаешь, – продолжал Мюла‑ай, – по этому поводу ты можешь не беспокоиться. Точно так же, – Мюла‑ай снова коротко прокудахтал, – ты можешь оставить идею о том, что я притащил тебя сюда, чтобы заключить с тобой какую‑то сделку.