Потом носильщик вынес на помост оправленный в рамку постер. Взглянув на ярлык, Фокси Фред сказал:

– Итак, тут у нас троллейбусная реклама начала двадцатого века в отличном состоянии. Рекламируется большая миска полезных для здоровья, хрустящих хлопьев с клубникой и сливками. Итак, что мы имеем для начала?

– Сто! – послышался властный мужской голос.

– Итак, сто! Кто даст двести?

– Двести! – раздался голос, который все узнали.

Зал затаил дыхание.

– Неужели мы дадим ему вывезти такую редкость за границы матушки Америки?

– Триста! – выкрикнул Квиллер.

– Итак, триста. А слабо предложить четыреста?

Уэзерби поднял карточку.

– Есть! Четыреста! Поднимем до пятисот? Пятьсот?

Публика дружно выдохнула.

– <Пятьсот>, – говорит джентльмен с усами! Ну, теперь уж… Шестьсот?.. Пятьсот пятьдесят? Нет? Значит, остановились на пятистах! Пятьсот – раз, пятьсот – два…

Уэзерби выкрикнул:

– Пятьсот пятьдесят!

Публика взревела.

– Шестьсот! – гаркнул Квиллер.

Все воззрились на Уэзерби, но он отрицательно покачал головой.

Публика издала сдавленный стон.

– Шестьсот – раз, шестьсот – два. Итак, продано! Эта редкая антикварная вещь продана за какие-то жалкие шестьсот долларов!

Публика зааплодировала, а наблюдатель проводил Квиллера к ближайшему кассиру.

Дальше стало поспокойнее. Фокси Фред гениально манипулировал публикой и сумел выманить предельные суммы за четыре предмета, фотографии которых были помещены в газете, а другие вещи прогнал довольно быстро. Его виртуозная техника взвинчивала зрительный зал, каждый верил, что вернется сегодня домой не с пустыми руками. Если торги шли вяло, Фокси вдруг всех удивлял, продав вещь за сущие гроши. Или гипнотизировал собравшихся своей загадочной песенкой аукциониста: <Хочешь, хочешь, хочешь… купишь, купишь, купишь…>

Объявлялись коротенькие перерывы, чтобы размять ноги и поболтать, а также перерывы подольше, чтобы успеть слетать на нижний этаж за прохладительными напитками и сэндвичами. В общем, публика была счастлива шесть часов подряд.

– Как ему удаётся выдерживать такой темп? – спросила Полли.

– Он профи, – пожал плечами Квиллер. – С нетерпением жду кошачьего аукциона в следующую субботу.

Портрет Линкольна ушёл за четыре тысячи, напольные часы – за три, а три фарфоровые чашечки купил Квиллер за триста.

Полли просто задохнулась от удивления:

– Квилл, что ты будешь с ними делать?

– Устраивать чаепития, – не затруднился с ответом Квиллер.

Наибольшее воодушевление, конечно, вызвал анонимный дар. Это был последний из предметов, представленных на фотографиях во <Всякой всячине>, – массивный библиотечный резной стол из дуба, с двумя толстыми ножками с одного конца и весьма реалистично вырезанным из дерева бассетом, который, стоя на задних лапах, поддерживал другой конец столешницы. Раньше, говорили знающие люди, стол принадлежал богатому отцу Сары Пленсдорф. И добавляли шепотом: <Держу пари, она рада от него избавиться…>, <Кому нужен такой монстр?>, <Интересно, сколько за него дадут?>

Квиллер унёс с собой с аукциона чайные чашки, а Полли – надписанный автором экземпляр книги путевых записок Марка Твена <Пешком по Европе>.

– Лайза Комптон будет довольна, что я купила эту книгу.