– У тебя зоркий глаз, но замечать тут было практически нечего. – Голос Иэна снова стал скрипучим и жестким. – Так ты расскажешь мне, чем не угодила королю, – я имею в виду, ты готова рассказать?

– Разумеется, я готова, хотя не понимаю, чем это тебе может оказаться полезным. Но если хочешь… Ты знаешь, что мы с Саймоном поженились на Святой Земле, и, когда вернулись в Англию, никто не знал об этом. Саймон поспешил рассказать о нашем браке королеве. Я осталась дома, чтобы привести в порядок дела. Но меня хитростью заманили в Кингслер, и я оказалась в руках короля Джона – это было до того, как он стал королем, разумеется. Он хотел выдать меня замуж за человека по своему выбору и воспользоваться моими землями в своих интересах. Я сказала ему, что уже слишком поздно, что уже принадлежу Саймону. Тогда он сказал… – Элинор вдруг захихикала, как девчонка. – Он сказал, что не стал бы срывать бутон – из уважения к человеку, которого он избрал для меня, – но раз цветок уже распустился, то немного полакомится его нектаром.

Иэн отвернулся, сообразив, к чему шла эта история, и не желая смущать Элинор.

– Паскуда, – пробормотал он. – Он изнасиловал тебя?!

– Разве он ненавидел бы меня, если бы ему это удалось? – весело рассмеялась Элинор, и Иэн поднял голову, когда сообразил, что всхлипывающие звуки, которые он услышал, были вовсе не плачем. – Он называл меня пугливой маленькой птичкой, – веселилась Элинор, – и щекотал меня под подбородком.

– Но как же тебе удалось уберечь свое целомудрие?

– Целомудрие? – фыркнула Элинор. – Целомудрие здесь совершенно ни при чем! Ну и олух! Да он унизил меня, называя птичкой и щекоча подбородок, словно я была простой служанкой. Я ударила его в живот пяльцами для вышивания. – Элинор снова засмеялась. – Думаю, что попала по его разыгравшимся чреслам, и, когда он взвыл от боли, я заставила его убраться из комнаты под угрозой горящего факела и ножа.

Иэн смотрел на нее, раскрыв рот и часто моргая ресницами.

– Он очень рассердил меня, – вздохнула Элинор, с сожалением качая головой. – С моей стороны было бы более благоразумно просто кричать, но он не дал мне времени подумать!

– Элинор, – задыхаясь, пробормотал Иэн, – где твоя нравственность?

Сначала она усмехнулась, что рассказ не слишком удивил Иэна, но тут же вдруг залилась горькими слезами. Иэн наклонился к ней, проклиная себя, что забыл, какая чувствительная она теперь.

– Именно так выразился Саймон, – рыдая, произнесла Элинор, – точно такими словами. А потом мы смеялись, потому что он знал, что акт сам по себе, без любви, которая связывала нас, был пустяком. Лишь немного приятнее, чем пописать, как он сказал.

Иэн почувствовал приступ раздражения. Саймон сказал, Саймон сказал! Неужели он обречен слушать всю жизнь, что и как Саймон говорил?

– Ты только несколько минут назад сказала, что Саймон умер. Теперь я говорю тебе это! – завопил он. – Пора перестать плакать по нему!

Элинор удивленно подняла глаза.

– Я плачу не по Саймону. Я даже не могу сказать, что желала, чтобы он прожил дольше. Он ненавидел себя за свою немощь. Я не пыталась удержать его жить. В этом мое утешение. Ни разу я не уговаривала его отдохнуть, или не поскользнуться на лестнице, или не делать того, что ему хотелось. Я отпустила его от себя потому, что так хотел он. Но… я так одинока! Я плачу по себе, а не по Саймону.