В ожидании Мозгового Федор бесцельно слонялся по коридору, когда перед ним вдруг возник лысенький гном в очках на малиновом, картошечкой носу:

— Вы из глубинки, товарищ?

— Вроде того, — растерялся Федор.

— Я — спецкорр отраслевой газеты Кунов, — отрекомендовался гном, деловито заслоняясь от него огромным блокнотом. — Что нового на местах?

— Вроде… Порядок…

— Значит, всё замечательно? — В очкарике было что-то рачье: цепкое, въедливое, злое. — А если конкретнее?

Федор растерялся вконец:

— В общем… Так сказать… По-всякому…

— А еще конкретнее?

Федор развел руками, вздохнул.

— Это не ответ, товарищ.

И неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы в этот момент из приемной не вынесло ему на выручку торжествующего Мозгового:

— Вперед, солдат! — Увлекая за собой Федора, он одним машинальным движением свел присутствие гнома на нет. — Посторонитесь, товарищ, государственное дело. — И подался к выходу. — В обкомовской гостинице окопался. Придется брать карася по телефону, туда нас ни в жизнь не пропустят. Гребем на почту!

Но Золотарева на месте не оказалось. Пришлось повторять и повторять звонки, а в перерывах между звонками коротать время у ближайшего пивного ларька.

— У начальства, солдат, день не нормированный, — втолковывал Федору Мозговой, любовно сдувая пену перед собой, — им за пьянками да гулянками по миру сходить некогда. Только мы — люди простые, нам обождать без разницы: что в тюрьме, что за пивом. Правильно я говорю, солдат, или нет?

И лишь где-то среди ночи торчавший в телефонной будке Мозговой победно осклабился в сторону Федора всей своей металлической челюстью и призывно подмигнул ему: подойди-ка, мол!

Его соединили не сразу, долго и въедливо расспрашивали, кто, да зачем, да по какому вопросу и почему в такой поздний час, на что тот — стреляный воробей, — упорно твердил одно и то же: вопрос государственной важности. В конце концов состязание двух служебных занудств завершилось безоговорочной победой Мозгового: Золотарев-таки взял трубку.

— Товарищ Золотарев? — Его вдохновенно несло. — У телефона уполномоченный вашего главка Мозговой… Мозговой, говорю, Павел Иванович! Сопровождаю эшелон с контингентом во Владивосток с дальнейшим следованием на Курилы. В основном туляки… Туляки, говорю! Из Узловой… Узловские, говорю! Эшелон, — он снова, теперь уже заговорщицки подмигнул Федору, пятые сутки стоит на сорок втором разъезде, прошу вашего срочного содействия пресечь бюрократическую волокиту и прямой саботаж. Под угрозой выполнение государственного задания. Снимаю с себя ответственность за срыв… Так, слушаю вас, товарищ начальник главного управления!.. Есть… Есть… Готов выполнить любое задание… Так… Есть, товарищ начальник главного управления!

Уполномоченный бережно, как нечто очень хрупкое, повесил трубку и, выходя из будки, не скрыл самодовольства, покровительственно похлопал Федора по плечу:

— А ты говорил! Век живи, век учись и дураком помрешь, солдат. Видал, как ихнего брата обламывают? То-то же! Карась, как говорится, недолго трепыхался…

На радостях они еще успели до закрытия в вокзальный ресторан, где Мозговой, накачивая Федора разным зельем вперемешку, клятвенно заверял его:

— Держись за меня, солдат, не пропадешь. Куда хочешь проведу и выведу. Во Владивостоке я тебя и твоих первым пароходом отправлю, чего тебе сидеть в городе, проживаться! Первым пароходом прибудешь — первый спрос на тебя, любое место сам выберешь.