— Вот гостя тебе из Москвы привез. — Шилов брал быка за рога. — Чем привечать будешь?

Парень почтительно сдернул брезентовую фуражку, обнажив большую, в льняной россыпи голову с ранними залысинами:

— Для хорошего человека завсегда найдется, Петр Евсеич. — Парень с нескрываемым любопытством вглядывался в Золотарева. — Только чего ж тут, в духоте париться, на ветерку-то, оно, сподручнее. — Он коротким жестом пригласил их в лодку. — Погода нынче самый раз, подсаживайтесь, тут рукой подать…

Тесный проход в камышах постепенно расширялся, образуя ровной ширины извилистый коридор. В зарослях по обе стороны лодки чутко прослушивалась подспудная жизнь озера: поплескивала жирующая рыба, надсадно перекликались кряквы, хищная птица беззвучно высматривала сверху себе добычу. И от всего вокруг веяло мощью и полнотой животного естества.

Парень осушил шест, сел на весла и, как бы сопереживая с московским гостем его теперешнее состояние, заговорил:

— Места здесь, что говорить, богатые, птичьего молока и то достать можно, была бы охота. Здесь человеку самая жизнь, вон братуха мой только к зиме если на берег вылезает, а так в камышах живет, чешуей оброс, в тине запутался, птичьим пером в зубах ковыряет. Скоро сами увидите, недалече уже…

Лодка вновь врезалась в камыши, парень взялся за шест, встал и, уверенно лавируя среди зарослей, вывел ее на небольшую скрытую со всех сторон от обзора водную прогалину, где в жесткой оснастке стоял плот, на котором возвышалось нечто схожее с будкой или легким сарайчиком.

Из сарайчика тут же объявился человек, как две капли воды походивший на их лодочника, только чуть старше, чуть тверже, чуть основательнее в кости, с выражением нескрываемой досады на небритом лице:

— Чего еще?

— Гостя тебе привез, Санек, — заметно заискивая, сообщил тому парень, — из самой Москвы.

— Ну.

— Не ближний свет, понимаешь?

— Ну…

— Принять бы следоват по-людски.

— Ну…

— То-то и оно.

— Ну…

— Так бы и сказал!

— Ну…

Каждый раз он вкладывал в это свое «ну» иной смысл, отчего создавалось полное впечатление диалога, разговора, собеседования. «Да, брат, оглядываясь вокруг, сочувственно утвердился Золотарев, — поживешь в таком омуте, совсем говорить разучишься!»

За всё время их долгого столования бирюк так и не произнес другого слова, и лишь на прощанье, неуклюже пожимая протянутую Золотаревым руку, выдавил из себя в крайнем смущении:

— Если случится бывать… Мы с братухой завсегда рады… В общем, не сумлевайтесь… Всяко бывает…

На обратном пути парень вздыхал, маялся, доверительно объяснял им про брата:

— До войны первым парнем по округе числился, без евонной гармошки ни одна гулянка не случалась, а с фронту пришел, будто зашибленный: хватит, говорит, всего нагляделся, ничегошеньки боле не хочу, глаза б мои ни на что не глядели! Задумываться стал. Может, контузило его, а может, еще чего. Благо, притулился у нас в рыбнадзоре, днюет и ночует в камышах, на люди совсем не показывается…

По дороге в Иркутск Шилов, осторожно прощупывая настроение сановного спутника, рассказывал:

— Таких чудаков, вроде этого Сашки, у нас хватает, можно сказать, в каждой местности свой малохольный. Правду говорят: без чудака земля не держится. Однако не на том стоим, Илья Никанорыч, сами видели, какие дела в области завариваются, какие люди в рост пошли! Дайте срок, прогремит Иркутчина…

Золотарев слушал вполуха, молча позволяя обкомовскому водителю отрабатывать напоследок свой хлеб.