Он прочесывал память Бэлзама. Это знание должно было быть там. Хоть какой-то обрывок воспоминания о том, что это за существо было в лесу, что оно сказало или сделало.

И в этот самый миг Бэлзам встрепенулся и прорычал:

– Эта баба забралась в мою голову!

* * *

Он снова видел все глазами Эйлин, кляня себя за неловкость. События приняли катастрофический оборот. Фортунато вдруг осознал, что смотрит в глаза тщедушному человечку в толстых очках и рясе.

А еще через мгновение он снова очутился в своей камере. Двое тюремщиков ухватили его под локти и волокли к выходу.

– Нет! – умолял он. – Пожалуйста. Еще несколько минут!

– Что, понравилось у нас, да? – хохотнул один из тюремщиков.

Он толкнул Фортунато к двери. Нога поехала на скользком линолеуме, и он плюхнулся на четвереньки. Тюремщик пнул его куда-то под левую почку, но не сильно: сознания он не потерял.

Потом они снова тащили его по бесконечным грязно-зеленым коридорам и втолкнули в обитую темными панелями комнату без окон и с длинным деревянным столом. За ним сидел мужчина лет тридцати в дешевом костюме. Волосы у него были темно-русые, лицо невыразительное. На кармане пиджака блестела золотая бляха полицейского. Рядом с ним сидел другой мужчина в тенниске и дорогой спортивной куртке. Приторно красивый, с волнистыми белокурыми волосами и ледяными голубыми глазами. Фортунато вспомнил масона, о котором ему рассказывала Эйлин, Романа.

– Сержант Матиас! – отрапортовал второй тюремщик. Тот, что был в дешевом костюме, кивнул. – Вот он.

Матиас откинулся на спинку стула и прикрыл глаза, Фортунато почувствовал, как что-то коснулось его сознания.

– Ну? спросил Роман.

– Ничего серьезного, – отозвался Матиас – Телепатия, немного телекинеза, но совсем слабенькие. Сомневаюсь, чтобы ему было под силу хотя бы замок вскрыть.

– И что ты скажешь? Стоит боссу его опасаться?

– Не вижу оснований. Можете подержать его еще немного за убийство того недоноска. Посмотрим, что выйдет.

– Что толку? – заметил Роман. – Он заявит, что это была самозащита. Судья еще и медаль ему даст. До этой малолетней шушеры все равно никому дела нет.

– Отлично, – сказал Матиас. Потом обратился к тюремщикам: – Можете вышвырнуть его отсюда. Он нам больше не нужен.

* * *

Прошел еще час, прежде чем он снова очутился на улице, и, разумеется, никто не предложил подвезти его до дома. Но его это устраивало. Как раз Джокертаун ему сейчас и был нужен.

Он уселся на крыльце участка и попытался отыскать сознание Эйлин.

И обнаружил, что упирается в глухую кирпичную стену тупика. Ни мыслей, ни чувств не было. Он пытался пробиться сквозь пелену, затягивавшую ее мысли, когда вдруг почувствовал, что ее мочевой пузырь не выдержал, и ощутил, как теплая моча растекается под ней лужей и быстро остывает.

– Эй, приятель, здесь не спят.

Фортунато вышел на улицу и взмахнул рукой, останавливая такси. Он просунул в щелку металлического ящичка двадцатку и сказал:

– На юг. Быстро.

Фортунато вылез из такси на Кристи, чуть южнее перекрестка с Гранд-стрит. Эйлин не шевелилась. Сознание ее было пусто. Он присел рядом с женщиной на корточки и попытался понять, что с ней сделали, но это было невыносимо, и он побрел по переулку. Наткнулся на мусорный бачок и принялся молотить по нему кулаками, пока не разбил их в кровь. Тогда он вернулся назад и сделал еще одну попытку.

Он открыл рот – хотел что-то сказать. И не смог. В голове у него не осталось ни единого слова, одни окровавленные красные клочья и волна кислоты, застилавшая глаза.

Из автомата он вызвал «скорую», потом вернулся к Эйлин.