– О, – чуть испуганно сказала девушка. – Привет. А вы…

– Новый Хранитель, – подсказал Нотазай, вежливо протянув руку. У девушки был американский акцент. Ах да, это Элизабет Роудс, цепной физик Атласа Блэйкли. Нотазай читал ее досье и был очень впечатлен, хотя, на его взгляд, в ней и заключалась проблема. Такая сила, стольких людей могла бы спасти, а вместо этого создала оружие, беспрецедентную, идеальную реакцию термоядерного синтеза – и все затем, чтобы взорвать к хренам бомбу. Будь он по-прежнему во главе Форума, мог бы привлечь ее за измену, хотя получился бы всего лишь символический международный суд по делу о нарушении прав человека. В итоге Элизабет Роудс просто пожурили бы. Погрозили бы пальчиком. Не пойдет.

Как бы там ни было, больше он к Форуму не принадлежал. И хорошо. Ему опротивели люди и их неблагодарность. Опротивело, что критикуют его попытки сделать добро. Возможно, Элизабет Роудс была права, устроив пожар, и ошиблась лишь в том, что по большей части сохранила мир в целости.

Она настороженно пожала ему руку.

– Вы новый исследователь? – спросил Нотазай, ведь ему обещали исследователя, и это было хорошо. С какой стати мотать свой срок на посту за чем-то скучным, если можно изучать древние всезнающие архивы?

– Я… – Она закусила губу, что показалось ему раздражительной нервной привычкой. Оставалось надеяться, что дергается Элизабет Роудс нечасто. Он не услышал окончания ответа, так как пришел сюда не затем, чтобы болтать или выслушивать бахвальства девчонки вдвое младше его. Она сказала, будто бы ждет книгу, и он подумал: кстати! Надо бы ввести строгие ограничения по доступу к архивам.

Испытывая трепет предвкушения, Нотазай обратил взор на пневматические трубы. Он составил список, довольно длинный, но сам же потом скрупулезно сократил его до нескольких избранных пунктов: некоторые были утрачены в древности, другие тешили его личное любопытство, например арабские тексты по медицине, способные дополнить его теории. Гиппократ[37], Гален[38], Богар[39], Шэнь-нун[40], Ибн Сина[41], аз-Захрави[42]. В последнее время Нотазай почти не занимался биомантией, сознательно взяв бездействие за привычку, потому как результаты неизменно его бесили. Несколько раз ему вчиняли судебные иски, почти всегда сыпались жалобы, критика – да, болезнь вылечил, раны заживил, но мог бы постараться и лучше. Ничто так не настраивало против человечества, как исцеление страждущих. И пусть недавно пришлось кое-кого вылечить – по условиям сделки, открывшей эти двери, соглашения с телепатом, которой еще до сорока потребуется мастэктомия (операция, конечно, ущемит ее самолюбие, зато спасет жизнь, однако Нотазай с этим ничего общего иметь не хотел), – он знал, что добрые дела не остаются безнаказанными. Спасенная от рака девочка однажды придет за добавкой. Болезни ведь не заканчиваются. Жизнь тяжела. Когда-нибудь она снова попросит о помощи, он откажет, а она назовет его эгоистом, но что такое жизнь без толики себялюбия? У жизни лишь один диагноз – смерть, если только библиотека не предположит обратного, разумеется. А потому Нотазай не собирался попусту тратить то немногое время, что у него, по большому счету, еще оставалось.

Система пневматической почты была довольно проста. Нотазай и Элизабет Роудс встали рядом друг с другом в неловкой, но спокойной тишине. Тут Нотазай уловил присутствие в девушке некой генетической болезни дегенеративного типа. Пока еще было неизвестно, коснется ли беда ее самой или только ее потомства. Делиться такой информацией смысла не было; что сказать тому, кто носит в себе частичку смерти? Люди и так носители смерти, просто некоторые беспечнее прочих. Нет уж, себе дороже выйдет, да и зачем унижаться?

Сам Нотазай желаемое получил.