– Отличная идея, – сказала она, пока Лис зажигал свечи. – При таких стеклах здесь солнечно даже в самый пасмурный день.

Гилиан покосился на нее, отметив, что диадема на ее голове вновь засияла колдовским светом. «Интересно, чувствует ли она, что в этой комнате машина не действует?» Он обратил внимание на то, что она оставила вызывающий тон – голос ее стал глубже и мягче, и смех ее звучал теперь по‑другому, более низко.

Засмеялась она, увидев изображение лиса.

– Автопортрет?

– К сожалению, нет. Чертовски неудобно держать кисть в зубах.

Она заглянула в палантир, пробежала взглядом по именам авторов на корешках книг и устроилась на краешке тахты. Гилиан сел в кресло напротив.

– Жена знает, чем ты здесь занимаешься?

– Боже упаси, – Лис скрестил пальцы. – Мне вовсе не хочется, чтобы она выдала меня епископам… Разумеется, из самых лучших побуждений.

– Похвальная атмосфера взаимного доверия царит в этой семье, констатировала Маб. – Лис, ты счастлив?

– Разве не очевидно?

Маб покачала головой.

– Есть такая поговорка: «Лопни, но держи фасон». По‑моему, ты следуешь ей.

– Маб, ответь мне на один вопрос.

– На сколько угодно. Ведь ты ответил на все мои…

– Маб, зачем ты приехала?

Ее тихий смех отозвался по всей комнате, как будто здесь жило маленькое эхо.

– Это поняла даже твоя жена, устроившая мне сегодня сцену. Я приехала возместить тебе ущерб. Есть все основания полагать, что это я сглазила твой брак. Я признаю свою вину и готова ее искупить.

Гилиан хмыкнул:

– И Оберон тут, разумеется, ни при чем?

– А причем здесь может быть Оберон?

– Лукавишь.

– Нет. Ты мне нравишься.

Она смотрела снизу вверх, смуглое лицо, белое платье, глаза сияют так, что оглянуться не успеешь – затянет в этот Млечный Путь, и будешь вечно нестись вдоль вихревых завитков неведомых галактик.

– Почему именно я?

– Нипочему, – Маб слегка обиделась. – Ты никогда не подозревал собственную тень? Я тебя хочу.

Красный Лис рассмеялся:

– И если я сейчас скомандую «Р‑р‑раздевайсь!», ты скинешь платье?

– Нет, – она встала и отвернулась. – Потому что это недостойно ни тебя, ни меня. Тебе изменило чувство юмора.

– Согласен. Один – ноль в твою пользу.

– Я приехала за тобой, – сказала она, – и говорю я о любви. Ты, разумеется, догадываешься, что я разбираюсь в этом?

– Маб, я польщен, но это невозможно. У меня жена, дети, герцогство… Мне есть, что терять… Тьфу, черт! Я не это хотел сказать. У нас говорят: «Дурак тот, кто поверит Маб».

– У этой поговорки есть и вторая часть, – напомнила Маб. – Но трижды дурак тот, кто ею пренебрежет. В любви не торгуются. Я уеду… Ты останешься здесь со своей стервой, которая благополучно испортит тебе остаток жизни.

– Маб… я не хочу говорить о ней в подобном тоне. Она – мать моих сыновей.

– Какое благородство! Я – Маб, а это значит, если ты еще не знаешь, что я могу говорить все, что мне вздумается, где мне вздумается, и о ком мне вздумается. Я – вольный дух зеленых лугов. Неужели же твоей худшей половине приходится тратить столько же усилий, чтобы затащить тебя в постель? Догадываюсь, что ситуация обратная. Лис… Ты, может быть, даже не представляешь себе, от чего ты отказываешься? Вашему младшему сыну уже шесть лет.