В последние дни у Михаила отчаянно чесалась спина. Будто по ней мурашами бегали чьи то назойливые взгляды. Сыщик из отставника – как из только что родившегося телка взрослый бык. Но не привитые жизнью качества с лихвой восполнялись книгами и телевидением, где – и выслеживания, и погони, и схватки.

Кажется, его пасут.

Отставник научился, идя по улице, неожиданно останавливаться; рассматривая витрины, исподволь оглядывал тротуар; завязывая шнурки на туфлях, изучал прохожих. Короче постигал азы сыщицкой науки.

Вроде, все благополучно, ни одного подозрительного человека. Вот только девчонка скромница бросает на него заинтересованные взгляды да бомж алкаш пытается выманить деньги на бутылку отравы. Нет, от этих людей чуткая спина чесаться не станет.

Доморощенный детектив продолжил наблюдения за окружающими его людьми.

И вот однажды твердо убедился – липучие взгляды исходят от юркого бодрячка с хитрыми глазками. Ходит следом, почти натыкаясь на выслеживаемого. Стоит под окнами, с блаженством выкуривая сигарету за сигаретой. В автобусе притирается вплотную, будто ощупывает карманы жертвы.

Короче – пасет. Бесстыдно, безбоязненно, отлично зная – никто не осадит, не придерется, ибо нигде не обозначен закон, запрещающий слежку. А если преследуемому не по вкусу «общение» с топтуном – ради Бога, пусть привыкает, обижаться или не обижаться – его проблемы. Свистун отрабатывает немалый «гонорар», которое посулил ему Жетон.

Этим сказано все.

А уж в смысле выслеживания жетоновская шестерка – мастак. Не зря знающие его кореши прозвали парня Мегре. Валерий искусно менял внешность, превращаясь то в наивного школьника, то в горюющего пенсионера. Для этого хранил в специальном чемоданчике множество париков, бород, усов, грима.

Но не только в этом таится талант Свистуна. Он преображался внутренне. Будто не только менял «маски», но и подгонял под них характер. Показная наивность вызывала у дам умиление, горесть полуголодного пенсионера – жалость и стремление помочь.

При слежке за офицериком Валерка мастерски преобразился в безработного бедолагу, мечтающего либо о щедром меценате, либо о сердобольной бабушке. Федоров сделал вид – ничего не заметил. Помахивая сорванной с дерева веточкой, он завернул под первую же попавшуюся по дороге арку. Когда туда же свернул Свистун, он оказалася скованным почище браслетов наручников. Перехватив руки пастуха, Михаил безжалостно сжал ему горло. С такой силой, что тому оставлена единственная возможность – дышать. Да и то не постоянно, а по желанию садиста.

– Почему следишь, мразь болотная? Кто поручил?

Железные пальцы на горле слегка раздвинулись.

– Да ты что, мужик, сбрендил? Не за тобой топчусь – за телкой. В этом доме проживаеет, хата – на восьмом этаже. Красивая, центровая… Не дави на горлянку – больно же!

На глазах навернулись крупные капли слез, из под их прикрытия на «палача» глянули невинные мальчишеские глаза. Дескать, за что мучаешь, дядя, меня мамочка с бабушкой ожидают, работу ищу, чтобы их прокормить, а ты… Девушка с восьмого этажа пообещала помочь, ее отец – какой то бизнесмен. Что до жаргона, то теперь все ботают по фене, время такое…

Михаил сжал горло, отпустил, снова – сжал:, снова отпустил. Будто наигрывал невесть какую мелодмю.

– Лапшу на уши не вешай, мозгляк! Когда ты еще пешком под стол ходил, я на границе вкалывал… Не ответишь честно – придушу, как нашкодившего щенка… Кто послал следить за мной?

Свистун демонстративно помялся, пожевал мокрыми губами. Сообразил – никакие мамочки бабушки вкупе с прекрасными девушками его не спасут.