Мусса не имел ни малейшего желания возвращаться в «Анимус». Но он вдруг осознал, что представления не имеет, что станет с ним – или с ними всеми, когда они больше будут не нужны. И у него появились страшные подозрения.

– Значит, нас можно отпустить? – спросил он совершенно искренне, без всяких хитрых подвохов из арсенала Батиста.

Очевидно, доктор Риккин не ожидала этого вопроса. Она подняла голову и посмотрела на Муссу, старательно скрывая свои эмоции под маской спокойствия. Конечно, она не была такой жестокой, как Макгоуэн, и уж точно немного симпатичнее его, но все равно оставалась одной из них. Она управляла «Анимусом» и вершила судьбами пациентов. Она не ответила, и Мусса решил, что это и был ответ на его вопрос.

«Дело дрянь», – подумал он, и в груди неприятно екнуло.

София отвела глаза в сторону, между черных бровей обозначилась напряженная складка. Затем она подошла к столу, оперлась о него руками и уставилась в монитор.

Мусса проследил за ней взглядом и увидел, что еще один доктор Риккин идет по коридору. Похоже, у ее отца неприятный разговор с мистером Линчем.

Мусса быстро перевел взгляд на лицо Софии. Что бы там ни происходило, ей это не нравилось. Мусса терялся в догадках: хорошо это или плохо.

Его взгляд метнулся к стеклянным шкафам. Батист пришел в повышенную готовность, мозг Муссы работал на бешеных оборотах, анализируя содержимое шкафов: старые мечи, манускрипты, произведения искусства, кинжалы, ювелирные украшения.

Одну вещь Батист – и Мусса – узнал безошибочно: украшенные филигранью контейнеры из дутого стекла, легко умещающиеся на ладони.

Не сводя с них глаз, Мусса спросил:

– А что вы хотите получить от новичка?

София, казалось, забыла о его присутствии, все ее внимание поглощала разыгрывающаяся перед ней сцена.

– Благо для всех нас, – рассеянно ответила она. – И для тебя тоже, Мусса.

Алан Риккин остановился у двери и ввел код. В этой комнате Кэл еще не был.

– Мы называем это место «комнатой беспредельной пустоты», – сообщил Алан Риккин.

Дверь открылась, и Риккин отступил в сторону, пропуская Кэла вперед.

«Комната беспредельной пустоты» не была пустой…

Здесь было много людей, одетых в одинаковые серые брюки и белые рубашки, такие же, какие Кэл видел на других пациентах. Но эти люди не ели курицу и не бросали мяч в кольцо. Они бесцельно бродили по комнате, или неподвижно стояли, или сидели, глядя в одну точку пустыми глазами. Здесь были и пожилые, и молодые, но все с поврежденным рассудком.

В комнате стояли кровати и стулья. Кто-то не мог подняться с постели без посторонней помощи. Самым странным здесь был потолок: на белый фон проецировались силуэты черных птиц. Сначала Кэл подумал, что их медленное движение, должно быть, действует успокаивающе на пациентов. Но потом засомневался, замечали ли они вообще эти изображения.

Кэл вспомнил странные слова Муссы: «А остальные… неуклонно идут своим путем в… беспредельную пустоту».

Кэл посмотрел на Риккина, но тот стоял с непроницаемым выражением лица. Кэл еще раз обвел взглядом комнату и ее обитателей и осторожно вошел. Те, кто бродил по комнате, обходили его, остальные, казалось, не заметили его появления.

Это, пожалуй, была самая страшная комната из всех, что он видел здесь. Насилие, о котором постоянно твердила София, – это то, что Кэл мог понять. Оно было необходимо, неизбежно. Оно было естественно.

Но это…

– Что вы с ними сделали?

– Это называется «расщепление», – пояснил Риккин.

Кэлу хотелось отвернуться от пустых человеческих оболочек, но он не мог.