Безапелляционное это утверждение как-то согрело душу. Алина продолжала с напором:

— Она меня проводила наверх в мастерскую Опочининой — тоже не последнее имя в художественном мире. О специфических особенностях фрески я распространяться не буду. (Перед нами, профанами, конечно.) Делал профессионал: на сырую штукатурку наносятся краски, разведенные на воде. (Ошибка Леонардо: писал «Тайную Вечерю» маслом.) Вещь фундаментальная, отнюдь не пародия, а отражает некий Прометеев прорыв в миры иные.

— Живая жуть! — вырвалось у меня.

— Вот это и есть секрет мастерства.

— То есть вдохновение?

— Вдохновение само собой. Тут и техника — возможно, в краски добавлен особый состав, создающий столь зловещий тускло-огненный колорит.

— Тускло-огненный? — переспросил я.

— Ну как бы попроще: огонь сквозь пепел.

— А что за состав?

Алина скупо улыбнулась:

— Секрет твоей бабушки.

Я проворчал:

— Плесень склепов и роса в полночь.

Она засмеялась.

— Мы этого уже не узнаем. Нередко художники жертвовали долговечностью ради недолгого эффекта. Помнишь «неземное» сияние картин Куинджи? Секрет утерян, и с годами свечение угасает. В расцвете декаданса производило сногсшибательное впечатление.

— Значит, и «Погребенные» угаснут?

— Может быть… В данный момент не это главное.

— Главное — в золотой чаше! — вдруг сказала Лара вдумчиво; искусствоведша — прерванный полет — покосилась с неудовольствием, но уступила. — Боль еще слишком свежая… о крестной, я не поднималась в мастерскую, — Лара мельком взглянула на меня, — то есть в те редкие разы старалась на фреску не смотреть.

Не до фрески нам с ней было по ночам, это правда.

Алина не выдержала:

— Центральная деталь трапезы — чаша с пурпурным питьем — написана позже.

— Но я лично видел весной… и есть же фотографии! Граф Калиостро…

— Ничего не знаю о графе. (Петр так и впился в жену взглядом, да и Степа — весь воплощенное внимание.) Краски недавние, свежие и на первый взгляд (нужен компетентный анализ) несколько другого состава.

— Родя, это так, — подтвердила Лара. — Как только я всмотрелась, сразу заметила.

— Вы меня опередили, но я…

Я вмешался:

— Милые дамы, речь не о приоритетах открытия. Я так понимаю: надо снять верхний свежий слой?

— Мы сейчас этим займемся. — Лара закурила. — Сейчас. Мне почему-то страшно.

— Лара, ты была с ней последние дни.

— Да, я только что поняла. Она засыпала и просыпалась с «Погребенными» — напротив, в изножье кровати. А перед смертью лежала головой к стенке, переместилась, понимаете? Я решила, что ей надоело, ну, тяжело бесконечно видеть этот мрак. Доктор тоже заметил.

— А что ты думаешь теперь?

— Подушка (крестная высоко спала) загораживала чашу, ведь она внизу композиции. Может быть, она не хотела, чтоб я обратила внимание на свежие краски?

— Твои, конечно?

— Чьи ж еще? Крестная тридцать лет не покупала.

— Да зачем она замалевала прежнюю чашу? — вопросил Петр с напором.

— Что гадать? Действуйте, девочки. В конце концов, это мой дом со всем его содержимым.

Оставшись втроем, мы напряженно молчали.

— У кого-нибудь из вас есть при себе фотография фрески?

— Нет, — хором ответили друзья.