— Может быть, у вас есть какие-то предположения?

— Какие могут быть предположения? Я лично считаю, что отец, должно быть, принял яд по ошибке.

— Вы действительно так думаете, мистер Леонидис?

— Да, это мне кажется вполне возможным. Не забудьте, что ему было почти девяносто лет и что у него было весьма слабое зрение.

— И он, по-вашему, вылил содержимое пузырька с глазными каплями в пузырек из-под инсулина? Вы действительно считаете эту версию правдоподобной, мистер Леонидис?

Филип молчал. Лицо его стало еще более непроницаемым.

— Мы обнаружили пустой пузырек из-под глазных капель в мусоросборнике, — продолжал Тавенер. — На нем не было отпечатков пальцев, что само по себе примечательно. В обычных обстоятельствах на нем должны были бы остаться отпечатки пальцев: наверняка — вашего отца, возможно — его супруги или слуги…

Филип Леонидис взглянул на него.

— А что вы скажете насчет слуги? Насчет Джонсона?

— Вы предполагаете, что возможный преступник — Джонсон? У него, несомненно, была возможность. Но вот с мотивом дело обстоит иначе. Как было заведено вашим отцом, слугам ежегодно выплачивалась премия, размер которой с каждым годом увеличивался. Он четко объяснил слугам, что эти суммы выплачиваются вместо вознаграждения, которое он мог бы оставить им по завещанию. У Джонсона после семи лет службы премия достигла уже весьма значительной суммы и продолжала бы увеличиваться ежегодно. Совершенно очевидно, что Джонсон был заинтересован в том, чтобы ваш отец прожил как можно дольше. К тому же они были в прекрасных отношениях, а характеристики Джонсона с предыдущих мест службы безупречны. Это очень умелый и преданный слуга. — Он сделал паузу. — Мы не подозреваем Джонсона.

— Понимаю, — безучастно произнес Филип.

— А теперь, мистер Леонидис, не дадите ли вы мне подробный отчет обо всем, что вы делали в день смерти своего отца?

— Пожалуйста, инспектор. Весь день я провел здесь, в этой комнате… разумеется, выходил к завтраку, обеду и ужину.

— Вы виделись с отцом в этот день?

— Как обычно, зашел поздороваться с ним после завтрака.

— Вы оставались наедине с ним?

— Нет, в комнате находилась также… э-э-э… моя мачеха…

— Ничего необычного в нем вы не заметили?

Филип ответил с легкой иронией:

— Я не заметил по его виду, чтобы он знал заранее о том, что его убьют.

— Апартаменты вашего отца полностью изолированы от этой части дома?

— Да, туда можно попасть только через дверь в холле.

— Эта дверь обычно бывает заперта?

— Нет.

— Она не запирается никогда?

— Я никогда не видел, чтобы она была заперта.

— И любой мог свободно переходить из одной части в другую?

— Конечно. Дом условно разделялся на части только для удобства домашних.

— Каким образом вы узнали о смерти отца?

— Мой брат Роджер, который занимает верхний этаж западного крыла дома, прибежал вниз и сказал, что с отцом случился удар: у него затруднено дыхание, и, судя по всему, ему очень плохо.

— Что вы предприняли?

— Позвонил доктору, потому что, как выяснилось, никто и не подумал этого сделать. Доктора не оказалось на месте, и я попросил передать, чтобы он приехал как можно скорее. Затем поднялся наверх.

— А что было потом?

— Отцу, несомненно, было очень плохо. Он умер прежде, чем приехал доктор.

Голос Филипа звучал бесстрастно.