— А как насчет тех писем? — спросил я.

— Каких писем?

— Писем, которые, как ты говорила, Бренда и Лоренс писали друг другу?

— Я все выдумала, — сказала Джозефина.

— Я тебе не верю.

— Правда, выдумала. Я часто выдумываю всякое. Меня это забавляет.

Я пристально посмотрел на нее. Она ответила мне таким же пристальным взглядом.

— Послушай, Джозефина. Я знаком с одним человеком, который работает в Британском музее и очень много знает о Библии. Если я узнаю у него, почему собаки не стали есть ладони рук Иезавели, ты мне расскажешь об этих письмах?

На сей раз Джозефина действительно долго боролась с искушением.

Где-то совсем неподалеку с резким сухим звуком хрустнула веточка.

Джозефина отказалась наотрез:

— Нет, не расскажу.

Я признал свое поражение. С большим опозданием вспомнил совет своего отца.

— Ну, конечно же, — сказал я. — Это ведь только игра. Разумеется, на самом деле ты ничего не знаешь.

Джозефина поморгала, но на эту приманку не клюнула.

Я встал.

— Мне надо пойти в дом и найти Софию. Пойдем со мной?

— Я останусь здесь, — сказала Джозефина.

— Нет, не останешься, а пойдешь со мной вместе.

Довольно бесцеремонно я поставил ее на ноги. Казалось, она была удивлена моими действиями и собиралась запротестовать, но довольно скоро сдалась — несомненно, потому, что ей хотелось посмотреть самой, как будут реагировать члены семейства на мое появление.

В тот момент я не смог бы, наверное, ответить, почему так настаивал на том, чтобы она меня сопровождала. Я понял это только позднее, когда мы входили в дом через парадную дверь.

Причина была в том, что где-то неожиданно хрустнула веточка.

Глава XIV

Из большой гостиной доносился мерный шум голосов. Я немного помедлил в раздумье, но не вошел туда. Прошел дальше по коридору и, подчиняясь какому-то импульсу, открыл дверь, ведущую в подсобные помещения. Там был темный коридор, однако вдруг отворилась еще какая-то дверь, и взору предстала просторная, ярко освещенная кухня. В дверях ее стояла пожилая, довольно грузная женщина. На ней был белоснежный передник, завязанный вокруг широкой талии, и, как только увидел ее, я в тот же момент почувствовал, что все в порядке. Именно такое ощущение дает человеку присутствие любой доброй нянюшки. В мои тридцать пять лет я почувствовал себя четырехлетним карапузом, которого утешили и подбодрили.

Насколько я помнил, нянюшка со мной еще не встречалась, но она сразу же сказала:

— Вы ведь мистер Чарльз? Проходите в кухню и позвольте мне напоить вас чаем.

Кухня была просторной и очень уютной. Я сел к столу, стоящему в центре, и нянюшка принесла мне чашку чая и парочку бисквитных печений на тарелке. Я еще сильней почувствовал, будто бы возвратился в детство. Все вокруг было в порядке… и все страхи, порожденные чем-то темным и непонятным, покинули меня.

— Мисс София обрадуется вашему приходу, — сказала нянюшка. — Она слишком нервничает. Все они сейчас взвинчены, — неодобрительно добавила она.

Я оглянулся.

— А где Джозефина? Она вошла в дом вместе со мной.

Нянюшка неодобрительно поцокала языком.

— Подслушивает под дверями и записывает всякие глупости в своей дурацкой записной книжке, которую вечно таскает с собой, — сказала она. — Ее следовало бы отдать в школу, чтобы она могла играть со своими сверстниками. Я говорила об этом мисс Эдит, и она согласилась со мной… но хозяин считал, что ее лучше воспитывать в домашних условиях.