— Он, наверное, очень любит ее? — спросил я.

— Очень. Он всех их любил.

Меня несколько озадачило, что нянюшка с такой определенностью относит к прошлому привязанность Филипа к своему отпрыску. От нянюшки не укрылось мое удивление, и она, немного смутившись, объяснила:

— Когда сказала «хозяин», я имела в виду старого мистера Леонидиса.

Прежде чем я успел что-либо ответить на это, дверь распахнулась и вошла София.

— Чарльз! — воскликнула она и быстро добавила: — Нянюшка, как я рада, что он пришел.

— Я это знаю, дорогая.

Нянюшка собрала на подносе целую гору горшков и кастрюль и удалилась с ними в посудомоечную. И закрыла за собой дверь.

Я встал из-за стола и подошел к Софии, обнял ее и прижал к себе.

— Дорогая, ты дрожишь? Что случилось?

— Я боюсь, Чарльз. Я боюсь…

— Я люблю тебя, — сказал я. — Если бы ты позволила мне забрать тебя отсюда…

Она высвободилась из моих объятий и покачала головой.

— Это невозможно. Я должна дознаться правды. Но, знаешь ли, Чарльз, мне все это не нравится. Мне неприятно знать, что кто-то в нашем доме… кто-то, кого я вижу ежедневно и с кем разговариваю, на самом деле является хладнокровным расчетливым отравителем…

Я не смог ничего ответить ей. Такому человеку, как София, нельзя говорить банальные, бесполезные слова утешения.

— Если бы только узнать… — сказала она.

— Да, узнать правду, какой бы горькой она ни была, — согласился я.

— И знаешь, что меня пугает больше всего? — прошептала она. — То, что нам, возможно, никогда не удастся узнать правду.

Можно было без труда представить себе, каким кошмаром обернулась бы жизнь… И мне подумалось, что слишком велики были шансы вообще никогда не узнать, кто убил старого Леонидиса.

Размышляя таким образом, я вспомнил, что так и не задал Софии одного заинтересовавшего меня вопроса.

— Скажи мне, София, сколько человек в вашем доме знали о глазных каплях — я имею в виду, во-первых, что они были у твоего деда, а во-вторых, что они ядовиты и что определенная их доза является смертельной?

— Понимаю, к чему ты клонишь, Чарльз. Но это ничего не даст. Видишь ли, мы все знали это.

— Ну, наверное, знали в общих чертах, а я имею в виду конкретно…

— Мы все знали всё в подробностях. Однажды дед собрал нас на чашку кофе после обеда. Понимаешь, он обожал, когда вокруг него собиралось все семейство. Зрение беспокоило его уже давно. И Бренда принесла с собой эзерин, чтобы закапать ему по одной капле в каждый глаз. А Джозефина, которая вечно задает всякие вопросы, спросила, почему на пузырьке написано «Глазные капли — только для наружного применения» и что случится, если выпить целый пузырек. Дед улыбнулся и сказал: «Если бы Бренда по ошибке ввела мне эзерин вместо инсулина, то, думаю, я стал бы задыхаться, лицо мое посинело бы и я умер бы, потому что, видишь ли, у меня довольно слабое сердце». Джозефина произнесла «Оо-о!», а дед продолжал: «Поэтому нам следует позаботиться о том, чтобы Бренда не ввела мне эзерин вместо инсулина, не так ли?» — София немного помолчала и добавила: — И мы все присутствовали, когда он это говорил. Понимаешь? Мы все слышали это!

Я понимал. Где-то в глубине души у меня теплилась слабая надежда на то, что для отравления требовались элементарные специальные знания. Однако оказалось, что старый Леонидис фактически сам разработал подробную схему своего собственного убийства. Убийце не надо было даже обдумывать план или размышлять над способом.