Вот в Каире я на самом деле забыла о них и была просто счастлива.
Я вспомнил, что София действительно никогда не упоминала ни о своем доме, ни о домашних.
— Так ты поэтому никогда не рассказывала о них? — спросил я. — Потому что хотела забыть их?
— Думаю, что именно поэтому. Все мы всю жизнь торчали на глазах друг у друга. И все мы… слишком любили друг друга. У нас не так, как в других семьях, где все ненавидят друг друга, как злейшие враги. Это, должно быть, ужасно, но еще хуже, когда все живут в атмосфере конфликтующих между собой привязанностей. — Думаю, — добавила она, — что именно это я имела в виду, когда сказала тебе про свою семью: «И все они жили вместе в маленьком нелепом домишке». Я не подразумевала под этим чего-нибудь непорядочного. Я хотела сказать, что у нас не было возможности расти независимыми, полагаться на собственные силы, держаться на ногах без опоры. Мы все всегда были как-то нелепо сплетены и перевиты друг с другом…
Мне вспомнилось, как Эдит де Хэвиленд расправлялась каблуком с ползучими сорняками на тропинке, и в этот момент София добавила:
— … как ползучий сорняк…
Вдруг дверь широко распахнулась и на пороге появилась Магда.
— Дорогие мои, почему вы не зажжете свет? Уже совсем стемнело! — воскликнула она.
Она нажала на все выключатели, и яркий свет залил стены, отразился в поверхности столов, и все мы — она, София и я — стали задергивать тяжелые розовые портьеры и, наконец, оказались в пропахшем цветами помещении. Магда, бросившись на диван, воскликнула:
— Что за немыслимая сцена разыгралась! Как разозлился Юстас! Он заявил мне, что все происходившее было, по его мнению, просто неприличным. Какие забавные эти мальчишки! — Она вздохнула и продолжала: — Роджер такой милашка! Обожаю, когда он взъерошивает волосы и начинает натыкаться на вещи в комнате и ронять их. А разве не мило поступила Эдит, когда предложила ему свою долю наследства? И это было сказано не для красного словца, уверяю вас, она предложила деньги от чистого сердца. Правда, это было ужасно глупо с ее стороны… Филип мог вообразить, что обязан последовать ее примеру! Не сомневаюсь, что Эдит способна на любые жертвы ради семьи! Есть что-то бесконечно трогательное в привязанности старой девы к детям своей сестры. Когда-нибудь я непременно сыграю роль тетушки — старой девы, надоедливой, упрямой и преданной.
— Ей, наверное, пришлось нелегко, когда умерла сестра, — сказал я, чтобы не позволить разговору уйти в сторону и свестись к обсуждению еще одной роли Магды. — Я имею в виду, если учесть, что она так не любила старого Леонидиса.
Магда прервала меня:
— Не любила? Кто это вам сказал такую чушь! Да она была в него влюблена!
— Мама! — укоризненно воскликнула София.
— И даже не пытайся мне противоречить, София! Естественно, что в твоем возрасте тебе кажется, что любовь — это двое красивых молодых людей в лунном свете.
— Она сама говорила мне, что всегда его не любила, — сказал я.
— Может быть, так оно и было, когда она впервые приехала сюда. Она сердилась на сестру за то, что та вышла за него замуж. Осмелюсь заметить, что между ней и Аристидом всегда чувствовался какой-то антагонизм… но она, несомненно, была в него влюблена! Дорогая, я знаю, о чем говорю! Конечно, поскольку она была сестрой его покойной жены и все такое, он не мог жениться на ней, и, может быть, это даже никогда не приходило ему в голову… вполне возможно, что и ей тоже. Она была вполне счастлива, заменив детям мать и вечно воюя с ним. Однако ей не понравилось, когда он женился на Бренде. Ей это совсем не понравилось!
— Не больше, чем тебе или папе, — сказала София. |