— Нельзя строить догадки, это противоречит научному подходу, — сказала она. — Ведь наиболее очевидными подозреваемыми являются Бренда и Лоренс, не так ли?

— Так вы думаете, что это их рук дело?

Клеменси пожала плечами. Она минутку постояла, как будто прислушиваясь к чему-то, потом вышла из комнаты, столкнувшись на пороге с Эдит де Хэвиленд.

Эдит направилась прямо ко мне.

— Хочу поговорить с вами, — сказала она.

У меня всплыли в памяти слова, сказанные мне отцом… Неужели…

А Эдит де Хэвиленд продолжала:

— Надеюсь, у вас не создалось ложного впечатления, — сказала она. — Я говорю о Филипе. Филипа не так-то легко понять. Он мог показаться вам слишком сдержанным и холодным, но на самом деле он не такой. Это всего лишь его стиль поведения. Он не может переломить себя.

— Уверяю вас, я вовсе не думал… — начал было я.

Но она не дала мне договорить и продолжала:

— Вот и теперь… в связи с Роджером. Ведь он совсем не скупой. И никогда у него не было жадности к деньгам. И на самом деле он очень милый человек… всегда был милым… но его нужно понять.

Я смотрел на нее с надеждой и готовностью понять.

Она продолжала:

— Мне думается, что отчасти это объясняется тем, что он был младшим сыном в семье. С младшими сыновьями в семьях часто бывают неполадки… они чувствуют себя обделенными. Видите ли, он обожал отца. Конечно, Аристида обожали все дети, и он обожал их. Но Роджер был его особой гордостью и надеждой. Потому что он был старшим… первенцем. И, мне кажется, Филип это чувствовал. Он замкнулся в себе. С головой ушел в книги, историю, старину, которая была оторвана от повседневной жизни. Думаю, что он страдал… детям это свойственно… — Она передохнула и продолжала: — Думаю, не ошибусь, если скажу, что он всегда завидовал Роджеру. Может быть, он и сам того не подозревает. Но мне кажется, что тот факт, что Роджер потерпел неудачу… — конечно, ужасно говорить такие вещи, и, я уверена, что он сам того не сознает… — но этот факт, возможно, не вызывает сочувствия у Филипа, как того можно было бы ожидать.

— Вы хотите сказать, что он, возможно, даже доволен тем, что Роджер попал в дурацкое положение?

— Да, — ответила мисс де Хэвиленд, — именно это я имею в виду. — Немного нахмурившись, она добавила: — Понимаете, меня удручает, что он не предложил сразу же помощь своему брату.

— А почему он должен был предлагать? — спросил я. — В конце концов, Роджер своими руками испортил все дело. Он взрослый человек. К тому же бездетный. Если бы он заболел или действительно оказался в нужде, семья ему наверняка помогла бы… но я не сомневаюсь, что Роджер предпочел бы начать все с начала, полагаясь только на собственные силы.

— Да, это в его духе! Его только Клеменси беспокоит. А Клеменси — человек весьма своеобразный. Она предпочитает отсутствие комфорта и готова довольствоваться единственной расхожей чайной чашкой, лишь бы было из чего пить. По-видимому, это новомодные веяния. Она не признает традиций и совершенно лишена чувства красоты.

Я почувствовал, что она смерила меня с ног до головы оценивающим взглядом.

— Для Софии это тяжкое испытание, — сказала она. — Мне жаль, что ее юные годы омрачены всей этой историей. Знаете ли, я ведь всех их люблю. Роджера и Филипа, а теперь вот еще Софию, Юстаса и Джозефину. Всех дорогих деток. Детей Марсии.