И   бросил   последний  взгляд  в  окно.  Город  теперь  казался  таким

маленьким,  что  его  мощные  башни  выглядели не длиннее детских пальчиков.

Окна башен светились, улицы все еще были запружены машинами.

     И тут они исчезли. Савл открыл глаза, и ужас его был велик.

     - Что это. Диакон?

     - Конец мира, Савл.

     - И мы умрем?

     - Нет. Пока еще нет. Скоро ты узнаешь, что Господь уготовил нам.

     Самолет швыряло в небе, как соломинку, подхваченную ураганом.

     И  тут  возникли  цвета:  удивительно  яркие красные и лиловые переливы

легли  на  фюзеляж,  захлестнули  окна. Будто нас поглотила радуга. Внезапно

они  исчезли.  Длилось  это секунды четыре. Но только мне было известно, что

за эти четыре секунды миновало несколько сотен лет.

                                     1

     От  такой  боли  нельзя было отмахнуться, его одолевало головокружение,

но  Пастырь  усидел  в  седле и по" вернул жеребца к Расселине. В ясном небе

сияла  полная  луна,  на  горизонте бело поблескивали острые вершины дальних

гор.  Рукав  черного  одеяния  всадника  все  еще  тлел, и под порывом ветра

заплясал  язычок  пламени.  Его  опалила  новая  боль, и он ударил по рукаву

закопченной ладонью.

     Где  они  теперь?  Его  светлые  глаза обшаривали залитые лунным светом

горы  и  предгорья.  Во  рту у него пересохло, и он натянул поводья. С седла

свисала  фляжка.  Пастырь  отцепил  ее,  отвинтил  медную  крышку и поднес к

губам.  Только  в ней была не вода: рот ему обжег жгучий спирт. Он сплюнул и

отшвырнул фляжку.

     Трусы!  Им  требовалось  темное взбадривание алкоголем, когда они ехали

убивать.  Гнев  на  мгновение  заставил  его забыть о боли. Далеко внизу, на

склоне  у  опушки  леса,  появилась  группа всадников. Его глаза сощурились.

Пятеро. В чистом горном воздухе он различил звуки хохота.

     Всадник  застонал и покачнулся в седле. Виски разламывались от боли. Он

прикоснулся  к  ране  над  правым.  Кровь  почти запеклась, но пуля оставила

борозду. Рана опухла и жгла, как огнем.

     Он  чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, но противился всей силой

своего гнева.

     Работая  поводьями, он направил жеребца в Расселину, потом повернул его

вправо  -  вниз  по длинному, поросшему лесом склону в сторону дороги. Склон

таил  немало  ловушек, и дважды жеребец, поскользнувшись, припадал на задние

ноги.  Но  всадник  вздергивал его голову, и он, удержавшись, в конце концов

благополучно спустился на утрамбованную ленту торговой дороги.

     Пастырь   остановил  его,  закинул  поводья  за  луку  седла  и  достал

пистолеты.  Оба  были  с  длинными  стволами,  барабаны  украшала серебряная

насечка.