– Врунишка, – беззлобно отозвался Кеннард. – Так вот, не стоит винить Таниквель за то, что сейчас она оставила тебя одного – когда, как тебе кажется, она сильнее всего тебе необходима. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь – Алдонай, как хорошо я это понимаю! – Он сухо усмехнулся, словно некой известной ему одному шутке. – Но Тани понимает это ничуть не хуже. Дело в том, что когда разворачивается настолько серьезная матричная операция, воздержание является непременным правилом. И Тани прекрасно понимает, что этого правила нельзя нарушать.

– Но почему…

– Как по‑твоему, почему Хранительницы непременно должны быть девственницами?

Об этом Кервин как‑то ни разу не задумывался. Внезапно ему пришло в голову, что это во многом объясняет Элори; почему она так непохожа на Таниквель. Прекрасная женщина – но невинная, как маленькая девочка; не осознающая собственной красоты и привлекательности, как любой ребенок.

– В древности все свели бы к ритуалу или нашли бы какое‑нибудь религиозное обоснование, – продолжал Кеннард. – По‑моему, все это идиотское суеверие. Но что правда, то правда: сегодня вечером тебе понадобится вся нервная энергия, до последней капли, и вся сила. Таниквель это прекрасно понимает. Она не прочь поозорничать, но никогда не станет намеренно делать больно. Вывод: тебе надо хорошенько выспаться. В одиночку. – Заботливым, чуть ли не отеческим жестом он накрыл ладонью руку Кервина. – Беда в том… мы успели уже настолько привыкнуть к тебе, что стали забывать, как недавно ты здесь. Мы почему‑то считаем, что ты тоже должен понимать все эти вещи без объяснения. Джефф, когда ты появился в Арилинне, мы в тебе еще сомневались. Но теперь, как бы все ни повернулось, ты в любом случае один из нас. Настоящий даркованин – и настоящий комъин. Может, эта мысль подействует и не так вдохновляюще, как присутствие Тани, – улыбнулся Кеннард, – но, надеюсь, хоть чуть‑чуть поможет.

За ним прислали, когда взошла луна. В ночной тиши Арилиннская Башня казалась вымершей, а в матричной лаборатории царило странное гулкое безмолвие. Собравшиеся переговаривались вполголоса, словно боясь потревожить тишину, живую и осязаемую.

Кервин чувствовал внутри вялую, аморфную пустоту; менее подходящий настрой для телепатической работы трудно было вообразить. Кеннард двигался одеревенело; хромота его, как никогда, бросалась в глаза – казалось, каждый шаг отдается болью; Раннирл сонно щурился и огрызался, а Элори нервно сжимала и разжимала кулачки.

Пальцы Таниквель коснулись лба Кервина, и он ощутил легкое, как перышко, прикосновение ее мыслей; уверенно, без напряжения, между ними установился раппорт.

– С ним все в порядке, Элори, – сказала Таниквель.

– Таниквель – наш эмпат, – пояснила Кервину Элори. – Во время сеанса она будет следить за функциями организма. Если кто‑то вдруг забудет дышать или еще что‑нибудь в этом роде, она вовремя вмешается.

– А я держу барьер, – произнес Остер. – Чтобы установить раппорт, мы опускаем наши защитные барьеры, а я окружаю всю группу телепатическим щитом. Это предохраняет от прослушивания, и я почувствую, если кто‑нибудь попытается нам помешать. В давние времена на Даркоувере было много могущественных сил… Говорят, они есть и сейчас. Так что я ставлю барьер вокруг нашего гештальта[4], чтобы никто не проник со стороны.

Элори, протянув руки, кивнула Кеннарду и Раннирлу; Кервин, затаив дыхание, увидел и ощутил, как все, один за другим, заняли свои места в паутине раппорта. На мгновение возник знакомый образ множества переплетенных рук.

Джефф представления не имел – поскольку время потеряло всякое значение – как долго кружился он в магнитных вихрях, зондируя фактуру почв, скальных пород и вулканической лавы.