Он отыскал такое место, где в нем не признали бы ни землянина, ни комъина – где смотрели только на цвет его денег, зато предоставляли уединение, койку и достаточно вина, чтобы нереальными казались возникающие картинки, когда он неотвязно и тщетно прокручивал в памяти события последних недель. Планы на будущее могли подождать. В настоящий момент ему хотелось одного – отучиться думать. В конце концов он заснул, но по‑прежнему в темноте неясно звучали голоса, возникали расплывчатые лица и туманные воспоминания, кошмарные и болезненные. Потом он вроде бы как очнулся от долгого забвения (скорее ступора, чем сна), с немалым трудом осознал, кто он и где находится – и увидел их всех, плотным кольцом окруживших кровать.

Сначала он подумал, что это отходняк после скверного виски, или что его перегруженный мозг не выдержал напряжения. Но тут Таниквель, не в силах сдерживаться, отчаянно всхлипнула и рухнула ничком на кровать рядом с ним, и тогда он понял, что они действительно здесь. Он протер глаза, в которых все по‑прежнему расплывалось, облизал пересохшие губы и потряс головой.

– Джефф, неужели ты думал, будто мы позволим тебе так вот взять и уйти? – сочувственно поинтересовался Раннирл.

– Остер… – с трудом выдавил Кервин.

– …не знает всего, даже о нас, – закончил за него Кеннард. – Джефф, ты можешь нас спокойно выслушать?

Кервин приподнялся и сел. Убожество его убежища, пустая бутылка посреди перекрученных простынь, боль в раненой руке – все казалось фрагментами одной и той же картинки, и присутствие комъинов в картинку эту никак не вписывалось. Держащая его за руку Таниквель; озабоченно хмурящийся Корус; дружелюбный, но остерегающийся выносить суждение ввиду недостатка данных Раннирл; Остер с выражением отстраненной горечи.

Элори – не лицо, а белая маска; веки покраснели и припухли. Элори в слезах!

Кервин приподнялся и сел, мягко высвободив руку из ладони Таниквель.

– О Боже, ну сколько можно! – проговорил он. – Разве Остер не рассказал вам все?

– Он много что нам порассказал, – ответил Кеннард. – Но это одни домыслы, проистекающие из его страхов и предубеждений.

– Я и не собираюсь этого отрицать, – произнес Остер. – Я только хочу спросить: разве эти страхи и предубеждения ни на чем не основаны?

– Мы не можем отпустить тебя, Джефф – сказала Таниквель, – ты стал частью нас самих; да и куда ты пойдешь? Чем собираешься заняться?

Кеннард дал ей знак замолчать.

– Кервин, – произнес он, – привезя тебя в Арилинн, мы пошли на сознательный риск. Это был удар по темной магии и системе табу, первый шаг к тому, чтобы сделать из матричной механики науку, а не… жречество.

– Пожалуйста, говори только за себя, – вмешался Раннирл. – На этот счет, Кервин, я с Кеннардом не согласен, но в одном он безусловно прав: мы понимали, что это риск, и сознательно пошли на него.

– Ну как втолковать вам – я‑то не хочу рисковать! – Голос Джеффа сорвался. – Я ведь сам понятия не имею, что могут они заставить меня сделать – и как погубить вас.

– Может, именно так ты и должен был погубить нас, по их замыслу, – с горечью сказал Корус. – Сделать так, чтобы мы стали доверять тебе, поверили в тебя – а потом бросить.