Он расстроен, и надо оставить его в покое.
Идемте-ка лучше ко мне, выпьем чайку... Кстати, есть у меня ваши волосы?
- Боюсь, - ответил я, - что скоро вы получите мои волосы вместе со всей
шкурой.
- На предмет чучела?
- Стоило бы, потому что мир еще не видывал такого дурака.
- Успокойтесь, - ответил Шуман, - бывают и большие. А что случилось?
- Неважно, что со мною случилось, но вот я слыхал, будто Стах продает
магазин евреям... Ну, а у них я служить не намерен.
- Почему же? Вас что, тоже антисемитизм одолел?
- Нет, знаете, не быть антисемитом одно, а служить у евреев - другое.
- Кто же тогда будет у них служить? Например, я, даром что сам еврей,
не намерен прислуживать этим паршивцам. Впрочем, - прибавил он, - откуда у
вас подобные мысли? Если магазин будет продан, вы получите прекрасное место
в Обществе по торговле с Россией...
- Ненадежное это дело... - заметил я.
- Очень надежное, потому что в нем слишком мало евреев и слишком много
вельмож... Но вам, собственно, нечего беспокоиться... только уж не выдавайте
меня... Вам совершенно нечего беспокоиться ни о магазине, ни о торговом
обществе, так как Вокульский оставляет вам двадцать тысяч рублей...
- Оставляет?.. мне?.. Что это значит? - с удивлением вскричал я.
Мы как раз вошли в квартиру Шумана, и доктор велел подать самовар.
- Что это значит? Почему оставляет? - спросил я, несколько даже
встревожившись.
- Почему, почему... - ворчал Шуман, шагая по комнате и потирая затылок.
- Почему - не знаю, но Вокульский сделал это. По-видимому, хочет на всякий
случай приготовиться, как следует рассудительному и деловому человеку...
- Неужели опять дуэль?
- Эх, какое там!.. Вокульский слишком умен, чтобы дважды совершать одну
и ту же глупость. Но, дорогой мой Жецкий, имея дело с такой бабой, нужно
быть готовым ко всему...
- С какой бабой?.. С пани Ставской? - спросил я.
- При чем тут пани Ставская! - вскинулся доктор. - Речь идет о более
важной птице, о панне Ленцкой, в которую этот полоумный врезался по уши. Он
уже распробовал, что это за зелье, мучается, изводит себя, а оторваться не в
силах. Нет ничего хуже поздней любви, особенно когда она вспыхнет у такого
дьявола, как Вокульский.
- Но что же произошло? Ведь вчера он был на балу в ратуше.
- Потому он и был, что она там была, а я был, потому что они оба были.
Забавная история! - проворчал доктор.
- Нельзя ли выражаться яснее? - спросил я, теряя терпение.
- Почему бы нет, тем более что это все уже видят. Вокульский по ней с
ума сходит, она с ним весьма тонко кокетничает, а поклонники... выжидают.
- Черт знает что! - продолжал Шуман, шагая по комнате и потирая
затылок. - Пока у панны Изабеллы не было ни гроша и никто к ней не сватался,
ни одна собака к ним и носу не казала. Но стоило появиться Вокульскому,
богачу, человеку с именем и с большими связями, которые даже преувеличивают,
и немедленно панну Ленцкую окружил рой кавалеров более или менее глупых,
потасканных и красивых, и теперь между ними не протолкаешься. |