А на четвертый день... Ну, на четвертый день он,
правда, не был ни у Миллеровой, ни у пани Ставской, зато со мной произошли
странные события.
Перед обедом (как раз в магазине не было покупателей) ни с того ни с
сего подходит ко мне - кто же? Молодой Шлангбаум, тот еврей, который
работает в отделе русских тканей.
Гляжу я, мой Шлангбаум потирает руки, ус у него подкручен, а голову он
задрал чуть не до потолка... "Спятил он, думаю, что ли?" А он здоровается со
мною, но голову не опускает и говорит слово в слово следующее: - Надеюсь,
пан Жецкий, что бы ни случилось, мы с вами останемся друзьями...
"Черт побери, думаю, уж не уволил ли его Стах со службы?" И отвечаю:
- Что бы ни случилось, пан Шлангбаум, вы можете быть уверены в моем
расположении, если только не совершите каких-нибудь злоупотреблений...
На последних словах я сделал ударение, потому что у моего Шлангбаума
был такой вид, словно он собрался либо купить у нас магазин (что мне
казалось неправдоподобным), либо обокрасть кассу... Последнее, хоть он и
принадлежит к честным иудеям, я не счел бы совершенно невероятным.
По-видимому, он смекнул это, так как чуть заметно усмехнулся и
отправился в свой отдел. Через четверть часа я зашел туда как бы ненароком,
но застал его, как всегда, за работой. Я бы даже сказал, что трудился он с
еще большим рвением, чем обычно: взбегал по лесенке, доставал куски репса и
бархата, опять укладывал их по местам - словом, вертелся волчком.
"Нет, думаю, уж он-то наверняка не станет нас обкрадывать..."
Я также с удивлением заметил, что Земба как-то подобострастно вежлив с
Шлангбаумом, а на меня поглядывает как будто свысока, впрочем не слишком.
"Что ж, думаю, он хочет загладить перед Шлангбаумом прежние обиды, а в
отношении меня, старшего приказчика, подчеркивает свое достоинство. Весьма
похвально с его стороны: всегда следует немного задирать голову перед
особами вышестоящими, а с нижестоящими быть предупредительным..."
Вечером зашел я в ресторанчик выпить пивца. Гляжу - сидят Шпрот и
советник Венгрович. Мы со Шпротом после того столкновения, о котором я уже
рассказывал, придерживаемся холодного тона, но с советником я поздоровался
весьма сердечно. А он мне:
- Ну что, готово?
- Виноват, - говорю, - не понимаю. (Я думал, он намекает на процесс
пани Ставской.) Не понимаю ваших слов, господин советник.
- Чего тут не понимать? - говорит он. - Магазин-то продан?
- Перекреститесь, господин советник, - говорю я, - какой магазин?
Почтенный советник, который опрокинул уже шестую кружку, захохотал и
говорит:
- Хи-хи! Я-то перекрещусь, а вот вам и перекреститься не дадут, когда с
христианского хлеба придется перейти на еврейскую халу: магазин-то ваш,
говорят, купили евреи...
Я думал, что меня хватит удар. |