Извозчик задумался, изображая бешеную работу мысли. Из его пернатого пояса, выбрался мохнатый паук, резво пробежал по животу пигмея, по груди, украшенной орнаментальными шрамами, - и исчез в роскошной копне волос, скрученных в бесчисленные плотные спиральки.

    Прическа извозчика смахивала на груду лакированных пружинок.

    А сам извозчик смахивал на изрядного прохвоста.

    - Сорок экю, бвана, - теперь он обращался уже только к Лючано, игнорируя всех остальных. В отличие от таможенника, пигмею не требовались паспорта и справки, чтобы без ошибки оценить ситуацию. - Дешевле не бывает!

    - Мы не очень-то спешим, уважаемый. Пожалуй, лучше дождемся монорельса.

    Тарталья демонстративно потянулся, хрустнув позвонками, с ленцой огляделся по сторонам. Смотреть было не на что: над головами громоздились разноцветные кубы, цилиндры и призмы терминалов космопорта, растянувшись на пару миль в обе стороны. Шагах в ста возвышалась ажурная эстакада с прилепившейся сбоку станцией монорельса. К станции вела пульсирующая кишка квазиживого подъемника.

    Горячий ветер гонял по пустой стоянке миниатюрные смерчики пыли.

    - Медлительный бвана, должно быть, очень-очень не спешит! Монорельс отправится только через два часа. Исключительно для моего бваны - тридцать шесть.

    - Я вообще никогда не спешу. Двадцать.

    - Мудрый бвана не умеет считать! Целых двенадцать человек, толстых, упитанных, чрезвычайно тяжелых гостей Китты - и каких-то жалких двадцать экю? Так бедный Г'Ханга никогда не заработает своей семье на пропитание!

    - Не ври, у тебя нет семьи. Ни одна женщина не согласится на такое счастье.

    - А разве одинокому человеку не нужен кусок хлеба каждое утро?

    - И калебас пальмовой браги каждый вечер. Одинокий человек получит двадцать четыре экю. По два экю за худосочного, легкого как перышко пассажира. Два умножаем на дюжину, и Г'Ханга едет, а не морочит голову мудрому бвана.

    - А багаж? О, такой увесистый, такой обильный багаж!

    - Двадцать пять.

    Торгуясь, Лючано всем видом выказывал полное безразличие. Он стоял, засунув руки глубоко в карманы, не шелохнувшись, затемнив очки до максимума и напустив на лицо выражение вселенской скуки. Лишь губы скупо выплевывали слова. Зато извозчик старался за двоих: части тела пигмея находились в постоянном движении. Г'Ханга словно исполнял сложный ритуальный танец, внутри которого пряталась еще дюжина «тайных» танцев: отдельно для ступней ног, кистей рук, живота, бедер, высунутого языка, покрытого татуировкой. Вместе все это складывалось в завораживающую композицию со сложным ритмическим рисунком, не давая отвести взгляд, притягивая, засасывая…

    Обычные штучки местных.

    Тарталья не зря смотрел в сторону: пляски хитроумных вудунов обладали гипнотическим действием. После них наивный турист, опомнившись, искренне изумлялся: что на него нашло? С чего бы это он выложил за сомнительную безделушку, стакан кислого пива или короткую поездку в тряском аэромобе такие большие деньги? Да еще радовался как ребенок, в ладоши хлопал…

    - Тридцать пять, из почтения к великому бвана!

    - Двадцать один. Скоро монорельс, а торг с тобой скрашивает мне минуты ожидания.

    Видя, что его ухищрения не действуют, а упрямый клиент начал сбавлять даже объявленную раньше цену, Г'Ханга прекратил танцевать. Особо огорченным пигмей не выглядел.

    - Тридцать три из любви к великолепному бвана!

    - Двадцать пять.