Но бвана с тобой не поделится. Бвана очень жадный.
- Джу-джу! Спасать, лечить! На счастье!
- Бвана здоров, весел и удачлив. Все, разговор закончен.
Видя полное равнодушие Тартальи к своим стараниям, вудун увял и вернулся за прилавок. Тем более что на его прилавке предприимчивый Васька уже установил походный кипятильник и как раз прилаживал к нему ладанку с вехденской «искрой». Продавец с возмущением замахал на Ваську руками, требуя убрать кипятильник. Васька показал ему шиш и начал препираться.
II
Пройдя к окну, Лючано раздвинул жалюзи. Над головой тихо гудел ионный кондиционер, овевая разгоряченное лицо прохладой.
- Тарталья, слышь, чего скажу… С какой радости они вас то «бваной» зовут, то этим… «баасом»?
Ну конечно, Степашка. Молодец, заметил. Наблюдательный.
- А ты вспомни, кто меня звал и где. Глядишь, сам догадаешься.
Тарталья глянул на несчастного, замученного перелетом Степашку и смилостивился:
- «Баас» - это вроде «господина». Уважительное обращение. Так меня таможенник звал. И портье. У вас на Сечене как извозчик к господину обращается?
- Ну… Барин.
- Верно. Вот местный извозчик и меня не господином, а барином величал. «Бвана» - это по-ихнему навроде «барина», - доступно разъяснил Лючано. - Понял?
- Понял, бвана! - гаркнул Степашка, ухмыляясь.
Кто-то хихикнул. Кажется, Софка. Но Лючано не обратил на смешок внимания. Его куда больше заинтересовало другое: то, что творилось на противоположной стороне улицы.
На веранде одноэтажного домика, стилизованного под хижину, который располагался между лавкой «Чудо-эликсиров» и крохотным кафе на четыре столика, танцевал человек в свободных белых одеждах. Босые ноги двигались, повинуясь ритму, слышному лишь танцору, неся тело по сложным, причудливым траекториям: круг, спираль, извилистые восьмерки… Руки жили своей, отдельной жизнью, плетя вокруг тела невидимый кокон, извиваясь подобно водорослям или щупальцам спрута.
Казалось, руки ощупывают пространство в поисках выхода - и не находят.
Глаза танцора были закрыты. «Он в трансе, - догадался Лючано. - Похоже, плясать начал еще внутри дома. Вон дверь открыта. Как бы с веранды не свалился…»
- Помогите! Кто-нибудь! - налетел истерический женский крик. - Люди!
В дверях гостиницы возникла растрепанная белокожая дама, явно туристка.
- Помогите!
Лючано почувствовал движение за спиной. Просочившись между завалами, рядом стоял портье. Он с ленивым любопытством глядел на танцора из-за плеча Тартальи.
- Что это с ним?
- Одер-р-ржание! - охотно сообщил какаду.
- Лоа застрял, - уточнил портье, пожав плечами с вселенским равнодушием. - Наш брат впустил в себя чужого Лоа, а Лоа им овладел. Теперь Лоа хочет выйти, но не может.
- Конечно, дурак, - согласился с имплантатом портье. - Бездельник, неуч. Бокор Матембеле уехал по делам, продлить аренду хижины, а наш брат остался за бокора. Решил тайком от старика подзаработать деньжат - и не справился. Бывает. Часто бывает. Хочешь заработать, а тебе гадят в калебас…
Портье покосился на «табор», продолжавший бесчинствовать, тяжко вздохнул и, не дождавшись реакции от Лючано, продолжил:
- Опытный бокор, такой, как Матембеле, он пациенту - родной отец. |