Два главных организатора собрания сидели на возвышении, по обеим сторонам от немного бледной Антеи Зеллаби. Доктор нервно курил. Викарий казался погруженным в размышления, от которых он время от времени отрывался, чтобы сказать что‑то миссис Зеллаби и выслушать ее рассеянный ответ. Подождав минут десять опоздавших, доктор попросил закрыть двери и кратко, но все еще малопонятно, призвал собрание отнестись к делу со всей серьезностью. Викарий поддержал его, сказав в заключение:

– Я очень прошу вас внимательно выслушать все, что скажет миссис Зеллаби. Мы в неоплатном долгу перед ней за ее согласие выступить перед вами. И я хочу, чтобы вы заранее знали, что все, что она собирается сказать вам, одобрено доктором Уиллерсом и мной. Уверяю вас, мы возложили на нее такое бремя лишь потому, что объяснить суть дела женщинам лучше всего сумеет тоже женщина. Мы с доктором сейчас покинем вас, но останемся поблизости. Когда миссис Зеллаби закончит, мы, если вы пожелаете, вернемся сюда и постараемся ответить на ваши вопросы. А теперь прошу со всем вниманием выслушать миссис Зеллаби.

Он кивнул доктору, и они оба вышли через боковую дверь. Дверь за ними закрылась, однако неплотно.

Антея Зеллаби отпила воды из стакана и взглянула на свои руки, лежавшие на записях. Потом подняла голову, ожидая, пока утихнут разговоры. Когда наступила тишина, Антея внимательно оглядела зал, будто пытаясь всмотреться в каждое лицо.

– Прежде всего, – сказала она, – должна вас предупредить. Мне будет трудно говорить то, что я собираюсь вам сообщить, а вам трудно будет в это поверить, и всем нам будет трудно это сразу понять.

Она замолчала, опустив глаза, а потом продолжила:

– Я жду ребенка. Я очень, очень рада этому и счастлива. Это естественно для женщины – хотеть детей и радоваться, узнав, что они будут. Бояться этого неестественно и нехорошо. Дети приносят радость и счастье. Но, к сожалению, в Мидвиче есть женщины, которые не могут испытывать сейчас такие чувства. Некоторые из них глубоко несчастны и не ощущают ничего, кроме стыда и страха. Именно ради них мы и собрались – чтобы помочь им и успокоить их.

Она снова оглядела зал. Ее слушали, затаив дыхание.

– У нас произошло нечто очень, очень странное. Причем не с одной или двумя, но почти со всеми женщинами в Мидвиче, способными иметь детей.

Зал слушал Антею в безмолвном оцепенении. Однако, не успев закончить, она заметила справа какое‑то шевеление и шушуканье и, взглянув туда, увидела мисс Латтерли и ее закадычную подругу мисс Лэмб.

Антея прервала свою речь на середине фразы и стала ждать. Она слышала возмущенный голос мисс Латтерли, но слов разобрать не могла.

– Мисс Латтерли, – громко позвала она. – Насколько я понимаю, вы считаете, что тема данного собрания лично вас не касается?

Мисс Латтерли встала и дрожащим от возмущения голосом сказала:

– Вы совершенно правы, миссис Зеллаби. Я никогда в жизни…

– Тогда, поскольку это дело крайней важности для многих из присутствующих, я надеюсь, вы больше не будете мешать мне. Или, может быть, вы предпочитаете покинуть зал?

Мисс Латтерли стояла, твердо глядя на миссис Зеллаби.

– Все это… – начала она, но передумала. – Очень хорошо, миссис Зеллаби. Я заявлю свой протест против вашей неслыханной клеветы на всех нас в другой раз.

Она с негодованием повернулась к выходу, но помедлила, явно ожидая, что мисс Лэмб последует за ней.

Но мисс Лэмб не сдвинулась с места. Мисс Латтерли, нахмурившись, нетерпеливо взглянула на нее. Мисс Лэмб упрямо продолжала сидеть.

Мисс Латтерли хотела что‑то сказать и уже открыла рот, но что‑то в выражении лица мисс Лэмб ее остановило. Мисс Лэмб явно старалась не встречаться с ней взглядом. Она смотрела прямо перед собой, и краска постепенно заливала ее лицо, пока все оно не вспыхнуло ярким румянцем.