|
Взгляд ее остановился на моей матери, которая, улыбаясь и смеясь, поглаживала мою курточку. — Питер, дорогой, мне снился такой дурацкий сон. Ты будешь смеяться, когда услышишь. Но он такой жуткий, что не до смеха. — Ну как, мои хорошие? — спросила старуха. Матушка улыбнулась ей, и она сказала: — Старая Лиззи о вас позаботится. От кого же это вы сбежали, что вас сюда занесло? От отца или мужа? — От отца и мужа! — бессмысленно повторила матушка. — Отец, дорогой, вижу, ты здесь устроил все по-прежнему. — У вас свадебное путешествие? — не унималась старуха. — Сегодня обвенчались? — Да-да, сегодня я вышла замуж, — воскликнула матушка. Старушенция, ухмыляясь, приблизила свечу ко мне: — А это ваш распрекрасный молодой женишок? — Она с хихиканьем отпрянула. — Да ведь это мальчонка! Вы, никак, дурачите старую Лиззи? Фи, противная, — со старческим кокетством воскликнула она. — Так дразнить старую Лиззи. — Беззубо улыбаясь, она склонилась к самому матушкиному лицу: — Ага, знаю-знаю. Старую Лиззи не проведешь! — Она многозначительно фыркнула. — Проводите время в свое удовольствие, так ведь, лапочка? Мать ответила непонимающим взглядом. — И уж наверное, джентльмен не оставил вас без подарочка, а? Нет ли чем поделиться со старой Лиззи? Я потянул старуху за рукав. — Оставьте ее. Она нездорова. Улыбка сползла с лица старухи. — Это ваша матушка? Я кивнул. — Бедняжка. На вид совсем плохая. Но старая Лиззи о ней позаботится. Он заковыляла прочь и вскоре вернулась с двумя рваными одеялами и грудой тряпок. Одно одеяло я постелил на полу, чтобы матушке было куда положить голову, а другим укрыл ей плечи, после чего уговорил ее сесть, но лечь она отказывалась, продолжая оживленный разговор с воображаемыми собеседниками. — Ей нужно поесть, — шепнул я. Старуха пожала плечами: — У старой Лиззи ничего нет. — Она взглянула на компанию у камина. — Но она попросит. Направившись туда, она стала что-то показывать им знаками, а потом махнула мне, чтоб я подошел. Это были ирландцы, по-английски они не говорили. Одна женщина была глубокая старуха; она сидела с серьезным видом, держа в углу рта незажженную трубку, и воображала, наверное, что находится у себя в избушке. Две другие женщины пошептались на гэльском, старшая протянула мне кусок хлеба и чашечку молока и отказалась от пенни, который я ей предложил. Не вняв моим уговорам, матушка сделала всего один-два глотка; она непрестанно говорила сама с собой, обращалась и ко мне, но принимала меня за кого-то другого. Она вгляделась в меня: — Папа, дорогой, это и правда ты? Мне было так страшно. Разреши мне остаться здесь на ночь. Тем временем ветер все усиливался, и вот в окно забарабанили, как камешки, первые капли дождя. Мне вспомнилось, как много раз зимними ночами я прислушивался в своей спаленке в Мелторпе к завываниям бури, и как матушка приходила иногда меня успокоить. |
