В селе все мужики имеют автоматы или карабины, хотя многие предпочитают открыто их не носить. Но Вагиф не расстается с короткоствольным АКСУ, а когда разговаривает с нами, часто кладет руку на рукоятку. Мне становится жутковато. У Вагифа злые сощуренные глаза, говорит он отрывисто, словно лает. Он воевал в Чечне и русских ненавидит. Нас он кое-как терпит, потому что мы с Лагутой люди казенные, числимся за колонией и просто так нас мордовать нельзя. Начальнику колонии это может не понравиться и тогда придется платить дополнительные деньги.

Однажды по просьбе отца Вагиф привез нам кое-какую одежду. Стоптанные кирзовые сапоги, нательные рубашки и два поношенных армейских бушлата. Один из них был испачкан кровью. Я вопросительно посмотрел на Лагуту. Тот разозлился:

— Чего смотришь? Пришили они кого-то… бери и носи. А кровь на память останется.

Ивану Лагуте лет тридцать пять. Долговязый, под метр девяносто, с квадратной челюстью и мосластыми плечами, он напоминает мне рабочую конягу. С лица у него не сходит унылое выражение, даже когда он рассказывает анекдоты или вспоминает своих прошлых баб. Работает Лагута, как заведенный конь в борозде. Размеренно стукает мастерком, ляпает раствор, равняет кирпичи. Стена растет вроде незаметно, но мы уже заканчиваем кладку второго этажа и приближаемся к крыше. За нашими спинами сопит Асадулла. Наверное, хочет поторопить Лагуту, но не решается. Иван работает умело и не любит, когда его подгоняют. Может облаять, а хозяин свой авторитет бережет и себя крепко уважает. Свой начальственный зуд он срывает на мне.

— Чего заснул, Сашка? Иди вниз за кирпичами.

Таскать кирпичи на леса второго этажа занятие малопродуктивное и тяжелое. Обычно я швыряю их снизу, а Лагута подхватывает и складывает в кучи. За полчаса мы обеспечиваем себя кирпичами на весь день. Иногда нам помогает младший сын хозяина. Сам Асадулла к кирпичам не притронется. Я спускаюсь с дощатого помоста и набираю первую стопку кирпичей. Асадулла крутится возле нас еще с десяток минут, потом идет к своей «Ниве».

Машина у него украшена диковинными желтыми номерами с тремя единицами — признак особого положения хозяина. Асадулла один из самых богатых жителей Чиракчи и может позволить себе что угодно. Впрочем, и остальных в селе никто ничем не ограничивает. Все живут как могут. И хотя формально это территория России, никакие российские законы здесь не действуют. Машина у Асадуллы наверняка ворованная, но никого это не колышет. Иногда к хозяину приезжает усатый капитан-участковый, одетый в камуфляж. Автомата за спиной Вагифа он никогда не замечает, также не спрашивает, откуда взялись мы. Участкового хорошо угощают коньяком и грузят в багажник баранью тушу. На этом проверка завершается.

«Нива» хозяина исчезает за поворотом. Мы, как водится, плюем ей вслед и устраиваемся перекурить. Куда торопиться? Мне сидеть еще двенадцать с половиной лет. Начать и кончить! Лагуте — восемь.

Иван — бывший прапорщик. Воевал в Осетии, Абхазии, потом служил в Пятигорске. В компании со своим начальством торговал списанной техникой. Во время одной из разборок застрелил заворовавшегося компаньона и получил двенадцать лет. Родители у Лагуты давно умерли, а жена сошлась с другим. Время от времени он собирается бежать, но каждый раз свое намерение откладывает. Некуда бежать…

Мы швыряем окурки вниз и снова принимаемся за работу. Не сделаем норму, Асадулла всю душу вымотает. Вместо ужина даст помои и оставит без сигарет. Едой он не балует, но молока хватает, хоть и снятого. Иногда подкидывает мяса (чаще обрезки), раз в неделю наливает двухлитровый кувшин вина. Прижимистость хозяина мы еще терпим. Больше задевает его презрительное высокомерие. Нас он считает за людей низшего сорта. Заодно сгребает в кучу и всех русских: «Вы свиньи!» Раза два Асадулла пытался накормить нас похлебкой из пропавшей баранины.