За Михалевым продолжали вести наблюдение. Был он себе на уме, воровал по мелочи и покупал краденое, делал из дешевого осетинского спирта самопальную водку и сам же ее продавал. Милицию, и в том числе своего участкового, терпеть не мог. Особенно после отсидки и крупного штрафа, наложенного на него за водку.

Вызывал подозрение тот факт, что Михалева не трогали ни местные, ни заезжие рэкетиры. Да и поселковая шпана, сшибавшая у торгашей бутылки и курево, к Михалеву не привязывалась. По слухам, имел он связи среди крутых ребят в городе и вел с ними какие-то дела. Но опять все писано вилами по воде. Дела могли быть торговыми.

По этим причинам и решил Земцов остаться на стоянке возле поселка Раменское подольше. Покопаться в машине, перекусить, отдохнуть, а если удастся, пообщаться с Иваном Герасимовичем Михалевым.

И была у Земцова еще одна причина побыть здесь. Личная.

Раменское — село большое и бестолковое. Лет двести ему, если не больше. Дома и домишки из самана, глины и послевоенные, из красного и силикатного кирпича, понатыканы как попало. Выделяются две-три прямые улицы, застроенные одинаковыми блочными домами, которые по какой-то партийной программе возводили в семидесятые годы. В период застоя.

С начала девяностых вымахнул вверх десяток двухэтажных коттеджей местного начальства и деловых людей, которые покруче. На их фоне еще беднее и неуютнее гляделось серое пыльное село, где все ветшало и разваливалось.

От Раменского до заправки меньше километра. Хорошо видны дома с редкими деревьями во дворах. Кругом солончаки, деревья растут плохо. Крошечная речка на окраине к июлю пересыхает, превращаясь в цепочку мелких мутных луж. Летом задувает сухой, зарождавшийся где-то в прикаспийских песках, ветер. Пыль горчит на губах, воздух становится тяжелым и горячим. Здесь хорошо весной. Гусиные и журавлиные клинья идут прямо над селом, а за околицей тянется на все четыре стороны степь. Никогда бы не подумал Земцов, что целыми полянами могут расти тюльпаны, вбирающие в себя десятки оттенков, от бледно-желтого до фиолетового, почти черного.

Все это крепко запомнилось Николаю, хотя прошло двадцать четыре года с тех пор, как жил он в Раменском. Посылали из автоколонны на посевную, и в тот год на уборочную. Вернее, на уборочную он сам напросился. Из-за Татьяны Завьяловой.

Познакомился, когда подвозил ее на своем ЗИЛе до села. Сколько ему тогда было? Двадцать два, как раз здесь в Раменском и стукнуло. Татьяне на год меньше. Ну и началась у них любовь. Местные парни смотрели на Земцова косо. Предупреждали, чтобы отстал, однажды, подкараулив ночью, когда возвращался от нее, крепко поколотили.

Но он не отстал. И после, когда посевная кончилась, едва не через день слал письма. Приехал сюда же в Раменское на уборочную. Встречались с Татьяной каждый день, и родители, догадываясь, что дело у них зашло далеко, намекали о женитьбе. Татьяна на эту тему не заговаривала, а Земцов по молодости и легкомыслию не задумывался.

Подошла осень, кончилась уборочная. Водителям дали команду собираться домой. Татьяна спросила:

— Как дальше у нас с тобой будет?

И Коля Земцов ничего не нашел умнее, как тоже задать вопрос:

— Ты, случайно, не беременна?

Татьяна усмехнулась.

— Случайно, нет.

— А-а-а…

На этом идиотском «а-а-а» и расстались. Земцов что-то бормотал, мол, скоро опять приедет, и тогда они все решат. Своим словам он верил. Расставаться с Татьяной не хотел, но и принимать какое-то решение не хватило духа.

Опять слали друг другу письма. Потом Татьяна замолчала. С месяц подождав, Николай собрался наконец в Раменское. Татьяна встретила его со злой отрешенностью. На Рождество готовилась свадьба. Пришел с флота одноклассник, сделал предложение, согласилась.

— А я? — растерялся Земцов.