Командор склонил голову, как бы соглашаясь с девушкой, но она‑то поняла, что сделал он это скорее затем, чтобы скрыть неуемное подергивание лица, с которым он никак не мог справиться после ее коротенького, естественного "мы".

Вуковуд то ли ничего не понял, то ли понял абсолютно все – непринужденно уселся рядом и оперся локтем на колено, искоса поглядывая на Варвару: а вдруг что не так? Все было так, и глаза его, ночью казавшиеся совершенно угольными, сейчас отливали золотом, как у черного козла. Гюрг остался стоять в позе античного оратора.

– Я не займу у вас много времени, тем более что попытаюсь избегать специальной терминологии…

– Буду вам очень признателен, – чуть привстав, поклонился Вуковуд.

– Так вот, сопоставляя характер опытов, несомненно проводимых на Тамерлане, с многочисленными лабиринтами на поверхности Чартарумы, можно прийти к выводу, что неизвестные нам ксенантропы – или пришельцы, если угодно, – поставили своей целью стимулировать развитие местных, так сказать, австралопитеков.

Варвара с Вуковудом переглянулись.

– Мы пришли к аналогичному выводу, – с уморительной важностью проговорила девушка, снова подчеркивая это "мы".

– Еще на подлете к Тамерлане, знакомясь с материалами участников экспедиции, я обратил внимание на недоумение оператора‑таксидермиста Варвары Нореги по поводу странного отбора, никак не естественного – по степени агрессивности. Самые активные, самые жизнеспособные детеныши, вопреки всякой логике, изымались из популяции. Почему? Зачем? Кто и как навязал зверюшкам Тамерланы столь нелепое поведение? Ни на один из этих вопросов мы, прилетев, ответить не смогли, да и не тем были заняты. И сейчас на вопрос "кто?" мы можем ответить только условно – они, ксенантропы, благодетели перелетные… Пожалуй, лучше всего им подойдет определение "опекуны". Согласны?

Вопрос был явно риторический, но Вуковуд и Варвара дружно кивнули.

– Теперь – "зачем?". Зоопсихологам уже несколько веков известно, что в любой популяционной группе выделяется доминирующее животное. Но тестированием было установлено, что этот лидер вовсе не обязательно – самый сообразительный. Гораздо чаще первенство по интеллекту занимал субдоминант, первый заместитель, так сказать. Так вот, не ставилось ли целью на Тамерлане, этом испытательном полигоне и биолаборатории "опекунов", получить такую модель развития, где во главе стаи становился бы не сильнейший, а умнейший? Опекуны были не глупее нас и прекрасно понимали, что вся отработка методик, с возможными срывами, катастрофами, тупиками и нежелательными ответвлениями, должна проводиться подальше от только что зародившегося, хрупкого и уязвимого разума чартаров. Мы вон тоже уберемся отсюда через пару часов, и даже стратегической разведке здесь делать будет нечего.

– Самокритично, ‑сочувственно вздохнула Варвара.

– Итак, на испытательном полигоне‑планете, которая у нас означена как Земля Тамерлана Степанищева, – были получены положительные результаты: жизнеспособные популяции, из которых были элиминированы наиболее агрессивные особи.

– Элиминация – термин мягкий, – заметил Вуковуд, – а сам способ‑то садистский, фашизмом припахивает.

– Согласен. Потому‑то его и сочли недопустимым даже для этих троглодитов, которым только через много сотен веков предстояло стать людьми. И тогда им подарили лабиринты – громадные тренажеры сообразительности, которые можно использовать и как жилища, и как культовые сооружения (к сожалению, первобытное человечество не может миновать какой‑то религии); а в простейшем варианте – ловушку для животных.