Наверное, это означало, что он – буйно‑помешанный, но лучше не говорить таких вещей сотруднику ФБР. Поэтому я сказал:

– Совершенно верно. Я не знаю, что это значит.

– Это язык жестов, – втолковал мне А – Можно подумать, вы не знали. Язык глухонемых.

– Правда? – Мне стало любопытно. После того как я посмотрел фильм «Джонни Белинда», мне все время хотелось выучить язык знаков, чтобы объясняться с помощью рук, да только руки не доходили. – А покажите еще.

– Вот как вы общаетесь! – возликовал А,  наставив на меня палец. Полагаю, это не был знак из языка жестов. Просто выставил палец, и все. – Вы не ведете тут никаких переговоров, ни вы сами, ни ваши приятели. Вы объясняетесь языком жестов! – А  повернулся к Б  и горделиво добавил: – Это я своим умом дошел.

«О, Боже, – подумал я, – они уверены, что микрофоны до сих пор в исправности. А коль скоро им не удалось ничего записать, стало быть, я общаюсь со своими гостями не посредством изустной речи, а каким‑то иным способом. Так они считают. Должно быть, именно по этой причине они то и дело пробираются в дом и опустошают мои корзины для бумаг. Ищут записки».

Эта теория А  насчет языка жестов мне совсем не понравилась. Если весь личный состав ФБР, от А  до Я,  уверует в нее, они перестанут выносить мои отбросы, а сам я уже три года как не выбрасываю мусор, и мне вовсе не хочется возобновлять эту хозяйственную деятельность.

Посему, зная кое‑что об особенностях мышления фэбээровцев, я напустил на себя еще более умный вид, чем А,  и сказал:

– Язык знаков, да? Хе‑хе!

Это, как я и рассчитывал, обескуражило А.  Его вера в собственную теорию пошатнулась, и, надеюсь, необратимо (начни я все отрицать, А,  разумеется, только укрепился бы в своих убеждениях. Но лукавый намек на некое высшее знание, который, как известно, само ФБР считает своим основным рабочим инструментом, одновременно представляет собой именно то оружие, от которого у ФБР нет защиты. Поэтому простого «Хе‑хе» оказалось достаточно, чтобы А  раз и навсегда выкинул из головы язык знаков и предал его забвению).

Б  пришел ему на выручку и сердито сказал:

– Давайте вернемся к Юстэли. Чего он хотел?

– Он пришел ко мне по ошибке, – ответил я. И своим ответом опять дал им фору. Они весьма многозначительно переглянулись, и Б  сказал:

– Правда? Расскажите‑ка нам об этом.

– Он и впрямь не туда попал. Он искал террористические организации.

Б  так прищурился, что почти утратил свою прозорливость.

– Что он искал?

– Террористические организации. Он думал, что СБГН – тоже террористическая организация, и хотел сообщить мне о каком‑то митинге, на который он созвал целое сонмище этих самых террористических организаций, и пригласить меня туда.

А  сказал:

– Я‑то думал, ваша ватага – пацифисты, убежденные отказники от военной службы.

– Это верно. Юстэли дал маху.

– По‑вашему, ему был нужен Всемирный союз борьбы за гражданскую независимость?

– Что?

– Вы не рассчитываете, что мы в это поверим, не так ли? – подал голос Б.

– Скорее всего, не поверите, – признал я. – Хотя во что вы вообще верите?

– Вопросы задаем мы! – прошипел Б.

– О! – воскликнул я. – Зато я задаю риторические вопросы.

– Не умничайте, – посоветовал мне А.  Стало быть, он не знал, что значит слово «риторические».

– Что вы сказали этому парню Юстэли? – спросил Б.