Может...
— М-да, хорошо, проходите... нет, постойте. Покажите ваше, как это... как его, ну это, удостоверение журналистское, да.
— Вот пожалуйста. — Жора с готовностью протянул свою книжечку, выглядевшую вполне солидно для его далеко не самого крупного в Питере телеканала.
Кукушкин долго держал ее дрожащими руками, сравнивая изображение самодовольной Жориной физиономии на пропуске с улыбающимся во весь рот оригиналом. Сходство его вполне удовлетворило. Но...
— Как вы докажете, что вы от нее?
— Я не знаю... Я думал, что...
— Понятно. Разговор окончен.
И он снова попытался захлопнуть дверь перед самым носом бедного Кирика. Рыбка опять срывалась с крючка.
— Подождите! — нервно закричал Жора, одновременно с этим повторил прием с носком ботинка,
— Не хулиганьте! — тоже перешел на визгливый крик Кукушкин, судорожно вцепившись в дверную ручку.
— Вот посмотрите. Вот. Взгляните. — Жора протянул фотографию, взятую у Сони.
Фотография, по-видимому, была еще из лабораторных времен. Она и Леша Кукушкин в белых халатах на фоне стеллажа со множеством пробирок, вероятно, были застигнуты врасплох местным «папарацци» во время какого-то серьезного разговора: Соня выжидающе смотрела на него, а Кукушкин обернулся лицом к фотоаппарату и возмущенно что-то кричал в объектив. Сзади улыбающийся Семенов строил рожки у него над головой.
Кукушкин долго рассматривал снимок:
— Это она вам дала?
— Да.
— Вот она? — снова спросил он, указывая пальцем на девушку на фотографии. Палец заметно дрожал.
— Да. Может...
— Да, достаточно уже соседям бесплатный спектакль устраивать. Финита ля комедия, — закричал Кукушкин куда-то в пространство.
Он долго суетился около двери, недоверчивая цепочка дольше хозяина протестовала против непрошеного гостя. Но через некоторое время и ей пришлось сдаться.
Еще через минуту Жора шел за шаркающим по ободранному паркету несостоявшимся научным светилом. Комната, в которую они вошли, богатством обстановки отнюдь не отличалась. Стол, заваленный бумагами, матрас на полу — в общем, в интерьере кукушкинского жилища ничего особо интересного для цепкого журналистского взгляда не нашлось. Разве только небольшая репродукция «Сикстинской Мадонны», по-видимому вырванная из журнала «Огонек» и висевшая на стене с засаленными обоями.
— Присаживайтесь.
— Спасибо, — нерешительно пробормотал Жора, оглядывая комнату в поисках свободного стула.
— Теперь начнем с самого начала.
— Хорошо.
— Расскажите мне о ней. Где она пропадала?
— Она утверждает, что пропали вы. В буквальном смысле. Она думала, что вы умерли.
— Как она узнала, что я жив?
— Не знаю. Может, женская интуиция?
— Неубедительно.
— А что вас может убедить?
— Факты, только голые факты. Да, тут у вас еще одна неувязочка. Допустим, о том, что я жив, она еще могла интуитивно догадаться, но... о том, где я сейчас живу, не знает никто. Интуиция, я думаю, тут бессильна. Что вы ответите на это?
Да, попался. А он еще соображает. Как, как она мне говорила? Вспоминай, Жорочка! Так, пока время потянем.
-то и отвечу, что вы недооцениваете женщин. Тем более Софью Михайловну.
— Не вам об этом судить. Не лезьте своими...
— Я и не лезу. Я просто хотел разъяснить вам эту — как вы сказали? — «неувязочку».
— Давайте же. Я жду.
— Не знаю, как дело обстоит у вас с памятью, но у Софьи Михайловны она просто потрясающая. По крайней мере, в том, что касается вас.
— Неужели?
— Она прекрасно помнит все ваши разговоры, — видимо, они ей особенно дороги. |