|
Потом укоризненно посмотрел на растерянного Пастуха. Тот для правдоподобия вертел в руках экспонометр, будто бы производил замеры. Этот прибор он видел впервые. Выглядело все это не очень правдоподобно. Артист решил помочь, как помог бы партнеру по сцене. Но, к сожалению, материалом он, что называется, не владел. Поэтому, когда Пастух сказал: «Подготовься к пробной съемке. Сейчас начнем», — он засуетился:
— Да сейчас принесу этот, как его, ну этот, черт... — Штатив? — Да, точно. Ой, вот он, штатив. Кукушкин подозрительно посмотрел на напрягшееся лицо Пастуха. — В самом деле. Артист попытался приспособить камеру к штативу, но, как это делать, он не знал. — Жора, помоги, мы, кажется, не тот штатив взяли. — Как это — не тот? — не понял эту игру занятый собственными переживаниями Жора. — Других штативов не бывает. Кукушкин подозрительно посмотрел на «телевизионщиков». — Я просто хотел сказать, что тут что-то сломалось... — все еще пытался выкрутиться Артист. Он бросился к двери, снова чуть не сбил графин, и снова Кукушкин бросился этот графин спасать. — А, ты имеешь в виду спецштатив! — нашелся наконец Жора. Но было поздно. Кукушкин все понял. — Вон! Убирайтесь вон! Вы... вы... обманули меня! — вскрикнул он и судорожно схватился за сердце. — Леш, что с тобой? — подбежала к нему Соня. — Отойди от меня... Ты предала меня! Я не мог от тебя такого ожидать! «О женщины, ничтожество вам имя...» Я думал, ты одна из всех их стоишь жизни... Я одну тебя хотел спасти... — Спасти от чего? — вмешался в разговор Артист. Тут уж было не до конспирации. — Как вы могли ее спасти? — подлетел и Голубков. — Говори, старик! — схватил Кукушкина за грудки Пастухов. Хорошо, что здесь не было Трубача. — Не скажу! Вы не дождетесь! — Тогда... Тогда... Товарищ генерал, дайте мне пистолет, — жестко сказала вдруг Огинская. — Я во второй раз в жизни убью человека. — Не надо! Я сам умру! Сам! — Ты не умрешь! Ты опять обманешь! Дайте мне пистолет. — Софьи Михайловна, вы что?! — Кукушкин, ты изобрел противоядие?! — Скажи, старая сволочь, ведь город же погибнет! — Какой город?! — опешил Жора. — Питер? Ах ты мразь! Но Кукушкин никого не слушал, ни на что не реагировал. Он сам для себя произносил монолог, который придумал, наверное, уже очень давно. Это должен был быть монолог, который по закону жанра трагедии произносит в финале главный герой. Кукушкин чувствовал приближение этого самого финала. Трагического финала. — Во всем мире должны были остаться только мы с тобой, Соня! Я бы спас тебя... Все эти людишки давным-давно заслужили смерти. Они ждут ее. Умоляют о ней... И я им хотел ее дать. Я хотел устроить Апокалипсис. Я вырастил чуму. Да- да. Чуму! Соня, это ведь я направил нашу работу в это русло, но тогда я не знал зачем. А теперь знаю. Это был бы самый великий научный эксперимент всех времен и народов. И он будет! Вам не помешать мне! Я уже закрутил это колесо. И только я еще могу его остановить! Но вы этого не дождетесь! Вы все умрете, подохнете как собаки... Как животные. Ведь человек, в сущности, и есть обычное животное, за всю историю своего существования он не смог подняться выше этого. И только некоторые смогли прорваться к высшим уровням. Они выживут после этой чумы и создадут новую расу, расу сверхлюдей. Соня! Мое дитя, мое орудие отмщения я назвал твоим именем, я думал тогда, идиот, что ты выше их и что ты будешь со мной. Все остальные должны погибнуть, они использованный биологический материал, они всего лишь сырье для нового поколения. Но сейчас человеческая масса уже не нужна, она тормозит развитие новой расы. |
