Что-то хрустнуло.

И по лицу потекло влажное, горячее.

Кровь?

Он мазнул рукой и растерянный — как стало возможным подобное — посмотрел на людей. А те — на него. И на лицах их застыл суеверный страх.

Боги же…

Боги молчали.

— Видите? Эти статуи мертвы… — ему отвесили еще одну затрещину, не столько болезненную, сколько обидную. — Иначе разве допустили бы они подобное?

Его толкнули и пнули по ноге, заставив скривиться от боли.

— Вы поклонялись призракам! — Харвар ткнул пальцами под ребра жреца и тот захлебнулся воздухом, захрипел, когда рука вцепилась в горло.

И чьи-то руки — Харвар был слишком трусоват, чтобы прийти один — подхватили его. Подняли, позволяя разглядеть прочим.

Кто-то содрал алые шелковые одеяния.

Кто-то вспорол одежду.

Он пытался освободиться, но что он мог? Не воин, не маг… обыкновенный человек, которого слышали боги… Раньше слышали, а теперь словно бы оглохли.

— Танцуй, — его, голого и жалкого, с раскровавленным носом, кинули на алтарь. — Танцуй, святоша, и останешься жив!

Кто-то засвистел.

Захлопал.

А он вдруг осознал, что сегодня Боги будут смотреть. О нет, они запомнят все и каждому воздадут по делам его, но… помогать?

— Нет, — его голос прозвучал тихо, но храм привычно подхватил брошенное слово, донеся до каждого из прихожан.

— Танцуй, — по ногам ударили плетью, и боль обожгла.

— Нет, — он выпрямился и осмотрелся. — Вы приходили сюда за утешением… и за надеждой… вы приносили дары, взыская их милости, но что изменилось?

— Все изменилось, — ответил Харвар. — Ушло твое время… ваше время…

Толпа загомонила.

— Вы знаете меня. И вы знаете его… не ты ли, Ушвар, приходил ко мне, когда он со дружками разгромил твою таверну… а ты… забыл об обиде дочери? И…

— Заткнись, — теперь Харвар ударил по спине, по плечам. — Заткнись, сученыш…

Он бил и что-то говорил, и кровь летела на алтарь, уходя в камень. А он ощущал тяжелое давлеющее внимание богов.

Его стянули.

Вздернули.

И кто-то содрал боевой цеп, чтобы обрушить его на ноги. Боль была оглушающей, всеобъемлющей, и он не сумел сдержать крика. А Харвар скомандовал:

— Теперь руки…

…мука длилась и длилась. Харвар, успокоившись, вдруг озаботился тем, что враг его умрет слишком быстро. И в рот жреца полилась вода, щедро сдобренная силой.

— Вот так-то лучше, — его похлопали по щекам. — Что? Где ваши боги? Неужели они допустят подобное? Если уж не придут к нему на помощь, то на вас им подавно плевать…

…в алом тумане боли он слышал, как подходят люди.

Смотрят.

Плюют… кто-то отворачивается, но таких немного… прочие рвут, крутят… раздирают на части тело, в котором жизнь держится едва ли не чудом. Но это не то чудо, за которое он станет благодарить богов…

…милосердия.

Бесполезно взывать о нем.

…справедливость?

Им воздастся… всем им… они еще не понимают, что ступили на опасный путь мятежа, в котором сами же сгорят… и он увидит… он уже видит, благо, открыты врата времени.

…колосья под серпом Жнеца… они ложились под копыта тяжелой конницы, что пыталась подавить мятеж… щепки, тонувшие в кровавом круговороте… сгоравшие в огнях последней войны… и уходившие медленно от голода и застарелых проклятий.