– Что? – сделала я вид, будто не понимаю чужой речи.

Несколько секунд Мануэль над чем-то размышлял, а потом вдруг с поклоном протянул мне руку.

– Не будет ли очаровательная цыганка столько любезна, чтобы подарить мне этот танец?

Жестокая издевка судьбы, не иначе. Перед балом я не решалась даже надеяться на то, чтоб потанцевать с человеком, которого так глупо полюбила. И вот теперь он внезапно сам пожелал пригласить меня на вальс.

Впрочем, нет. Не меня. Незнакомку в чересчур смелом костюме, который уже собрал множество недовольных взглядов почтенных матрон и восторженных – их дочек.

А незнакомка не нашла ни одной причины для отказа. Возможно потому, что просто не захотела искать.

– Да, – коротко, как-то рвано ответила я и вложила свою ладонь в его, про себя отмечая, насколько же его рука больше моей.

Перчатки с костюмом цыганки смотрелись немного нелепо, но как же хорошо, что они были... Я бы просто не выдержала, если бы прикоснулась к его коже безо всяких преград.

В танце Мануэль Де Ла Серта двигался с природной грацией, которой при всем желании нельзя было обучиться. Казалось, молодой человек чувствовал каждую ноту... И в этом мы с ним были похожи. Музыка была в моей крови так же, как и в его.

– Вы изумительно танцуете, моя красавица, – произнес на иберийском молодой человек.

Возмутительные слова. Возмутительный тон. Но мне было приятно слышать это «моя» из его уст, пусть даже с реальностью фраза Де Ла Серта не имела никакой связи.

Mi bella...

– Это фамильярно, называть меня своей, – заявила я.

Недовольство в голосе было замешано с веселостью, и он, разумеется, понял, что второго все же больше.

Мануэль рассмеялся.

– Я так и знал, что вы понимаете иберийский. Вы так выразительно посмотрели на моего брата... Редко увидишь столько эмоций в этой холодной недружелюбной стране.

Это было, по меньшей мере, невежливо – говорить подобное. Учитывая то, каким любезным оказались мой брат, Эмма, Греи... Да еще множество людей в Альбине, которые проявляли расположение к молодым иностранцам.

– Если чувств не показывают, это вовсе не означает, будто их нет. В Альбине мы называем это вежливостью, сеньор, – наставительно заметила я с легкой полуулыбкой.

Говорить на иберийском мне неожиданно понравилось, пусть я и учила язык только ради того, чтобы ни в чем не уступать брату.

Когда его стали готовить к роли будущего лорда, будущего герцога, я тут же пожелала учить то же самое, что и Эдвард, заявляя, что, в конце концов, именно я старшая.

Никто не стал отговаривать юную леди. Отцу моя решимость, кажется, даже понравилась, и я получила в итоге довольно... мужское воспитание в придачу ко всему прочему.

Но никогда прежде язык Иберии меня не завораживал настолько сильно, как сейчас, когда я говорила на нем с Мануэлем Де Ла Серта.

Язык был чувственным, мелодичным и... страстным, как прикосновение южного ветра.

Рука на моей талии ощущалась совсем иначе, не так, как я привыкла. Слишком смело. Это прикосновение было почти как ласка, нечто на самой грани приличия. Но при этом не возникало ни малейшего желания одернуть нахала или же вырваться.

Молилась про себя я только о том, чтобы Эдвард не заметил вольностей моего партнера.