Все смущенно молчат. Даже Садовник, который больше всех знает и которому больше всех нужно.

– Сейчас вернется и все объяснит.

– Все у вас, лейтенант, просто, – морщится Садовник, приобретая нормальный, незаметный цвет лица. – А я предлагаю, не спеша, но быстро, покинуть данную местность, чтобы не оказаться следующими жертвами странного объекта на четвероногом скакуне неизвестной породы.

– Не могу. У меня ноги.

Машка склоняется к моим ледяным башмакам, пытается отколупать замороженные ступни:

– Бесперспективняк. Если хочешь, могу обломать их по колено. Остальное на себе потащу. – Не успеем. Нам и в самом деле не успеть. Безголовый во всю прыть мчится к нам. Впереди коня снежный вихрь, под копытами красные брызги, над головой солнце сверкает. Красиво скачет, нечего сказать. Тормозит еще эффектнее. Коняка, упершись передними копытами, слегка идет юзом, так что всадник точно вписывается боком в расстояние между мной, обмороженным, и генералом, который прячет на всякий случай раскромсанную папаху.

Безголовый лихо соскакивает с лошадки, со всей силы пинает меня по ступням и со словами: – “Извини, брат, моя промашка”, – лезет обниматься. Ручищи у Безголового здоровенные, скрываюсь в них, как птенец желторотый в товарном вагоне. Мои настойчивые жалобы о том, что не люблю обниматься, успехов не приносят. Только после того, как я изображаю задыхающуюся на берегу касатку, странный товарищ без головы отстраняет меня на расстояние вытянутых рук и осматривает.

– Имя?

– Лесик. Алексей Пономарев. Старший лейтенант. Я же вам удостоверение показывал.

Тело Безголового слегка трясется. Если иметь хоть капельку воображения, становится понятным, что он радостно, а где‑то даже возбужденно, трясет отсутствующей головой. Я смотрю прямо в то место, где должны быть глаза, помня, что только так можно завоевать расположение человека. Мне не привыкать смотреть в отсутствующие глаза.

– Помог ты мне сильно, брат! – говорит безголовый незнакомец, продолжая удерживать мое тело в руках. – За это проси что хочешь.

Вот даже как?! Жаль, Монокля рядом нет. Что он сказал бы с высоты своего научного образования о человеке без головы, который исполнит все, что пожелает старший;лейтенант?

– Не для себя старался.

Скромность – удел только молодых лейтенантов. Должны пройти долгие годы, чтобы я мог просить что‑то за выполненную работу.

– Тьфу, дурак! – расстраивается за спиной Баобабова.

– Эх, брат! – восклицает Безголовый. – Нет, так нет. А кто друзья твои? Не представишь? Хотя… Вот эту красотку знаю.

Баобабова пытается боксировать, но крепкие руки Безголового тискают ее еще более нещадно, чем меня.

– Маша, – говорю я, – это товарищ. Товарищ – это наша Маша. Прапорщик, между прочим.

– Хороша Маша, да не наша! – зычно смеется Безголовый, смущая и без того разрумянившуюся Машку.

– А это, – киваю на Садовника с загипсованной ногой, – это представитель правительства. Неофициального, правда, но очень ответственного. Вы очень с ним похожи. Случаем, не родственники?

Безголовый и Садовник разглядывают друг друга долго. Поворачиваются и так и сяк. Разворачивают друг друга к свету, толкаются, щиплются. Побеждает по причине большого роста Безголовый. Отстраняется от Садовника, разводит руками.

– Не похож, – констатирует наш загипсованный член правительства и тяжело вздыхает. Я его понимаю: одному, без родственников, в нашей проклятой жизни тяжело.

Безголовый еще раз вздыхает, но облегченно и переходит дальше.

– Это бабушка. Только вы к ней не приставайте.