Изменить размер шрифта - +

Нет, не прошла. Ушла. Значит, не смогла бы.

– …Повторяю, всем транспортным средствам покинуть поле… Санитарные машины – на разворотные полосы… Пожарные экипажи – к трехсотметровой отметке. Повторяю – моторы не глушить… Аварийный самолет прошел последний поворот посадочного конверта… Вышел на прямое снижение… Внимание!.. Внимание!.. До приземления двадцать секунд… шестнадцать… всем занять места по аварийному расписанию…

Тихонов встал, бросил окурок, коротко приказал:

– Все в машину! Задирака, давай…

 

– …Милиция слушает!

– Дайте адрес Петровки, тридцать восемь!

Разговор по телефону

 

31

Следователь Скуратов

 

Наш автобус медленно покатился по полосе, и в тот же миг над кромкой леса, там, где обрывался желтый пунктир посадочных огней, возник стремительно планирующий над полем силуэт самолета. В огромной ватной тишине, обрушившейся на аэропорт, как комета, как обморок, как ужас бессилия, отчетливо разносился утробный урчащий рокот его турбин, выведенных на самую малую тягу.

– …До приземления – тринадцать… десять… – гундосила рация.

Мерно подрагивали на концах крыльев красный и зеленый фонари, которые сейчас, за секунды до столкновения с землей, вдруг потеряли обычный смысл опознавательных сигналов, а превратились в знак безумия, символ сумасшедшей надежды, когда они одновременно кричат: можно! нельзя! возможно! исключено! выживем! взорвемся! Красный и зеленый. Запрет и разрешение. Жизнь и гибель…

Я не заметил, как Задирака уже разогнал машину до ста, мы мчались параллельно посадочной полосе, но мерный рев турбин «Каравеллы» уже настиг нас, опередил, грохотал где‑то на середине – поля, подчиняясь только команде времени, отсчет, которого доносила рация:

– Восемь секунд до посадки… шесть… три…

Гул моторов исчез – пилот повернул ключ зажигания на «ноль».

И все мы услышали тяжелый утробный удар – бум‑ммм! Миг паузы. Бум‑ммм!

Самолет запрыгал по бетону брюхом, и ночную тишину рассек неслыханной силы металлический визг – вжжж‑жжж‑жжжж‑жж‑жж! вжж‑жжжи‑ииикк! Гигантский нож самолета затачивался на оселке бетонного поля, и путь его в ночи был освещен синими длинными языками пламени и фонтанами кипящей пены…

Не помню, сколько еще продолжалась наша сумасшедшая гонка за самолетом, который должен был в какой‑то момент обязательно взорваться.

Но не взорвался.

Когда мы подъехали вплотную, искореженный, обгоревший, жалкий, он лежал неподвижно, повалившись на одно крыло. И яростно светил над нашими головами его зеленый фонарь. Зеленый.

Слава Богу, хорошо кончилось. Мы могли бы от сюда двое суток не вырваться…

 

– …Алло, сто седьмое, случай не подтвердился?

– Нет.

– Ясно, спасибо…

Разговор по телефону

 

32

Рита Ушакова

 

В тесном пенальчике комнаты дежурного судмедэксперта я забралась с ногами на узенькую кушетку, а Стас сидел рядом за письменным столом, на котором закипал электрический чайник. Совсем рядом – на расстоянии вытянутой руки. И ужасно, безнадежно далеко.

Я смотрела на него, и мне невыносимо хотелось плакать. Никогда еще не чувствовала себя в жизни такой обездоленной, – вот здесь, на этой холодной дерматиновой казенной кушетке, я с необычайной остротой вдруг поняла, что только он необходим мне для счастья.

Я стала, наверное, старой, потому что не было во мне ни капли ревности, ни интереса к тому, с кем и как он прожил эти годы, мне все это было безразлично: важно было, что он есть, что все эти годы, которые прошли врозь, – просто миг, ничтожная размолвка вчера вечером, а сегодня мы снова радостно встретились, провели вместе изнурительные сутки, и эти сутки для меня стали каменным мостом между прошлым и будущим, и это будущее без него не могло быть.

Быстрый переход