Я не позволю себе зайти так далеко, чтобы утверждать, что обратное выдвинутому им в «Программе» положению является правилом и даже что всякая революция всегда проваливалась, если порождала диктатуру. Революции — явления слишком сложные, чтобы можно было вывести их поступательное развитие из одного лишь условия, зависящего в свою очередь от тысячи самых разнообразных факторов. Впрочем, как я уже сказал, чрезвычайно трудно поделить революции на две категории: успешные и провалившиеся. Одно несомненно — идея диктатуры пролетариата не только одна из губительнейших политических идей в мире, но и одна из самых непоследовательных. Я знаю, что, говоря это, могу быть обвинен г-ном Блюмом в «буржуазном лицемерии»: он спокойно заявляет, что «осуждать или клеймить идею диктатуры пролетариата — означает не только оспаривать у нее революционное право, но и вообще право республиканское» (с. 11). Осмелюсь сказать, что это уж чересчур даже для диалектика, испытывающего жестокую необходимость поддерживать священный союз между г-дами Александром Бланом и Альбером Тома (лучший способ сделать это — очевидно, заклеймить «буржуазную критику»).

«Новый порядок, который задумывает пролетариат, будет установлен одним классом, но в интересах и на благо всех. Так же как новая законность, которую этот класс готовит, безличная диктатура пролетариата действует во имя и в интересах всего человечества».

Это само собой. С тех пор как существует мир, еще не было диктатуры, личной или безличной, которая не осуществлялась бы в интересах всего человечества. Впрочем, самые честные либо самые циничные (это в принципе одно и то же) из диктаторов никогда этого не скрывали. «Беря в качестве предлога так называемый принцип всеобщей пользы, можно делать что хочешь», — говорил Наполеон.

«Продолжительность этого переходного периода должна быть настолько краткой, насколько позволят обстоятельства. Она будет разной, в зависимости от состояния экономического производства, в зависимости от уровня подготовки и организации пролетариата, в зависимости от природы и интенсивности сопротивления».

Поскольку мы рассматриваем здесь лишь диктатуру, противостоящую всеобщему избирательному праву, я задаюсь вопросом: как эта диктатура может окончиться по своей собственной воле? Ежели она сама себя устранит тотчас, как «позволят обстоятельства», что она выдвинет вместо себя? Анархию? Всеобщее избирательное право? В последнем случае есть ли надежда на полную смену курса общественного мнения, созданного замечательным пролетарским опытом? Я тоже не желаю строить из себя профессора истории; без этого было бы очень легко показать, что все диктатуры, личные либо безличные, — последние больше, чем первые, всегда оказывали воздействие на общественное мнение в обратном смысле. Ни одна диктатура не устранилась по собственной воле. На что г-н Блюм, конечно же, возразит, что диктатура пролетариата будет отличаться от всех предыдущих в этом, как и во всем другом. Есть русский пример. Как большинство других западных социалистов, г-н Блюм должен был бы побывать в России (полагаю, что большевики его пропустят, что совсем не так уж очевидно, ибо для них он весь проникнут «буржуазным лицемерием»), там он мог бы познакомиться с тем, что думает народ о большевиках. Так мало вероятности, что «обстоятельства позволят» Ленину восстановить всеобщее избирательное право после «временного периода», который не так уже и краток, что он и думать об этом забыл.