Жизнь доказала, что неучастие социалистов во властных структурах не является принципиальным вопросом и символом фанатичной веры, но является одним лишь вопросом чистой тактики, зависящим исключительно от политических обстоятельств. Жорес, возможно, допустил когда-то тактическую ошибку, защищая право вхождения г-на Мильерана, в то время социалиста, в состав кабинета Вальдек-Руссо — Галифе. Но в принципе он был прав.

Роль Жореса в деле Дрейфуса, — второй вопрос тактики, разводивший его тогда с Жюлем Гедом и Вайаном, — сегодня никем не подвергается сомнению. Известные слова «Жорес спас честь французского социализма своим участием в Деле» общепризнанны. А тирады Жюля Геда, министра в национальном кабинете войны, направленные против Жореса и защищающие капитана Генерального штаба, странным образом утеряли свою значимость.

Но помимо этих двух вопросов тактики между жоресизмом и гедизмом он поднял два вопроса теории, которые с тех пор не утратили своей важности. Два вопроса... пожалуй, они могут быть объединены в один — это классовая борьба и революция.

Над реформистским социализмом нависло одно недоразумение, которому способствовали сами его сторонники: оно из области их концепции борьбы классов. Разницу между революционерами и реформистами усматривали в том, что первые признают, а вторые не признают «борьбу классов».

Недоразумение, как это часто бывает, кроется в двусмысленности самого слова признавать. Для меня этот вопрос вообще не имеет смысла.

Борьба классов — факт, который любой здравый человек не может не признавать. Можно построить на этом факте преувеличенные надежды, как это делают марксисты. Можно о нем сожалеть, как это делают христиане. Но отрицать его нельзя.

Добровольное сотрудничество классов сегодня, как общее правило — утопия. Русская революция показала, что буржуа в своих desiderata  чаще всего такие же максималисты, как и пролетарии: одни желают получить все, другие не хотят ничего отдавать. Я был свидетелем вопиющего примера глупости и буржуазного максимализма на Украине, после того как немцы выгнали оттуда большевиков и посадили генерала Скоропадского. Капиталисты, промышленники, помещики доказали глупость, поверив в стабильность режима гетмана, существовавшего благодаря иностранной вооруженной силе; они доказали в большинстве своем свой максимализм, отомстив рабочим и крестьянам за все унижения, которые им пришлось пережить за недолгий большевистский период. Ныне, разумеется, происходит обратное; так зверства помещиков чередуются с крестьянскими жакериями. Но можно ли упрекать неграмотных крестьян и рабочих в том, что они недостаточно интеллигентны и слишком максималистски настроены по сравнению с образованными капиталистами? Правда, буржуазия в России самая неумелая, с точки зрения политики, во всей Европе.

Позволено все же надеяться, что урок этот не пройдет даром. Сотрудничество классов, осуществляемое добро- вольно, — есть и долго еще будет утопией, но не доказано, что борьба классов непременно должна вытекать из мирных форм выборных и парламентских битв. Революция слишком дорого стоила буржуазии, чтобы она решилась с легким сердцем пойти на отмену всеобщего избирательного права, хотя кое-кто из ее идеологов желал бы этого. Значит, можно надеяться, что всеобщее избирательное право будет признано обоими лагерями как стержень политической борьбы.

Такова была, я думаю, главная концепция Жореса. Нужно заметить, что у французского трибуна можно найти фразы, которые не вписываются в эту концепцию.