Супруга губернатора всегда носила белые кожаные перчатки до самых локтей и не снимала их, даже чтобы выпить кофе. Тут она заломила руки и проговорила высоким, певучим голосом:

— Ка-а-а-а-ко-о-о-ой у-у-ужас! Ка-а-а-а-ко-о-о-ой у-у-ужас!

— Посмотри, — шепчу я Мирто, — через стекло отсюда ее руки похожи на ветки.

Мирто извернулась, притискиваясь ко мне поближе, чтобы взглянуть. И тут кто-то заговорил так громко, что витрина заходила ходуном и нам даже показалось, что леопард пошевелился и сдвинулся со своего места. Крикуном оказался господин Амстрадам Пикипикирам. Конечно, его зовут совсем не так, это мы его так окрестили. Он консул Голландии на нашем острове и после каждой своей фразы в разговоре непременно добавляет: «Так вот, как говорится в Амстердаме…», — хоть сам он ни разу в Амстердаме не был.

Может, Амстердам и главный город Голландии, но для нас это просто считалка, которую мы бормочем, когда идем искать, играя в прятки: Ам-стра-дам, пики-пики-рам, пури-пури-рам, Ам-стра-дам.

— Гитлер, Гитлер — вот что нужно Греции! — завопил в этот момент господин Амстрадам Пикипикирам.

И вслед за этим послышался тихий голос мамы:

— Только не Гитлер, господин консул!

Тогда папа кивнул маме, чтобы она замолчала, а тетя Деспина стала громко предлагать всем кофе и пирожные. Мы вышли из-за витрины — посмотреть, не подают ли пирожные на тарелках, украшенных изображениями странных ярких птиц. И тут появился папа — он нас увидел и немедленно выслал в комнату. Однако я успела заметить, что руки его тряслись, как бывает, когда он сильно разозлится.

Но мы отправились не в свою комнату, а прямиком к дедушке.

Дедушка стоял на верхней ступеньке лестницы, которую он держал в кабинете, чтобы доставать до книжных полок под потолком, и листал очередного «древнего».

— Дедушка, они повесят епископа в центре площади! — закричала Мирто. — И когда подует ветер, его ряса будет развеваться.

— Дедушка, — добавила я, — а нас, детей то есть, заберут у вас и, может, даже бросят в яму с известью и…

Дедушка не дал мне закончить фразу, с громким треском захлопнув своего «древнего».

— Что за глупости вы несете?

— Это не мы, а губернатор, — вставила Мирто. — Он еще сказал, все это произойдет, когда придут большевики.

Дедушка явно был в ярости. Мы никогда не видели его таким. Он спустился с лестницы и подошел к нам. А затем сказал очень серьезно:

— Все это чушь, пусть даже так говорит губернатор! Мало им, понимаешь, короля, они чего похуже хотят.

— Чего-чего похуже, дедушка?

Тогда дедушка начал говорить о древних эллинах, у которых когда-то был вождь, и звали его Перикл (ну надо же, прямо как папиного начальника!), у них была демократия, и все люди жили свободно и счастливо. Поэтому та эпоха называется Золотым веком Перикла. И у нас, современных греков, тоже когда-то была демократия, но сейчас правит король. Но хуже всего диктатура… Дедушка говорил бы и дальше, но мы захотели спать и начали так зевать, что он сказал:

— А теперь бегом в кровать и сладких снов!

Пока мы чистили зубы, как и положено перед сном, Мирто предложила помыть и рот с мылом, потому что мы целовали руку епископу. Сказано — сделано, и, крикнув «фу!», мы спросили друг друга: «Ну что, пахну я по-епископски?»

Когда мы улеглись в постель, Мирто повернулась ко мне со словами:

— Пусть дедушка болтает про своего Перикла, а мне нравятся короли. Тетя Деспина сказала, что, если бы не король Константин, Греция все еще была бы в рабстве у турок.