И я отвернулась, вновь на реку уставившись.

Потом сказала тихо:

— А знаешь, я не хочу, чтобы ты знал. Не хочу, чтобы узнал. Ведь сама знаю, каково это, и не хочу, чтобы тебе было так же больно.

Помолчал аспид, а затем вдруг молвил:

— От того в каждый бой вмешиваешься?

Глянула искоса на аспида и мрачно уведомила:

— Вмешивалась, вмешиваюсь и вмешиваться буду.

Усмехнулся криво и спросил:

— И как тогда воевать прикажешь?

— Без жертв! — я была категорична в этом вопросе.

Снова усмехнулся аспид, да и протянул с намёком:

— Не разбив яйцо, омлета не сделаешь…

— А ничего, ещё остаются иные варианты — сварить вкрутую, испечь в золе, съесть сырым. Видишь, аспидушка, было бы желание, вот тока было бы желание — и всё получится.

И я поднялась с тёплого камня, на Гиблый яр взглянула, аки на территорию подведомственную, и сказала:

— Ну, что у нас далее по плану-то?

Поднялся и Аедан следом, на яр поглядел, опосля на меня, да и спросил:

— Куда лешего сошлём на момент уничтожения ведуний?

Призадумалась я, и пришлось признать:

— А в этом вот на тебя уповаю, аспидушка. Тут дело такое — меня Лешинька раскусит запросто, любую ложь ощутит. Так что…

— Понял, разберусь, — решил аспид.

Руку мне подал, видать решив, что уйдём тем же путем что и пришли, да как бы не так.

— Увы, отсюда тропу открыть не получится, — призналась я, и бодро зашагала по скалам вниз, к лесу.

* * *

Хорошее это было утро. Яркое, светлое, солнцем пронизанное, светом пропитанное, теплом напоенное. Красота да и только!

Как в мой Заповедный зашли, я тогда уже тропу к избушке своей и открыла, но без клюки тяжело то было, оно ж кому будет легко ногой по земле топать со всей дури, однако клюка оставалась у лешего и клюка лешему была нужнее.

А мне сейчас нужон был чёрт.

Вот больше всего мне сейчас ну очень нужен был чёрт. И, главное, имелся такой — что бы леший не говорил, а того несчастного, что с пиру кикиморы к себе уволокли, так и держали в плену эротическом, так что я догадывалась, что чёрт ради своего спасения пойдёт на всё.

Так оно и вышло.

Как только у кикимор появилась, чёрт рванул с болот прямо ко мне с воплями:

— Спаси, избавительница! Чести лишают! Силы мужеской! Гордости человеческой!

— Ой, ну уж не переигрывай, с каких это пор у тебя гордость-то человеческая?

Чёрт понял, что переборщил, постягивал с себя кувшинки, коими кикиморы все тело его поизукрасили, кикиморы тоже женщины, они завсегда красоту любят, подошёл, глянул исподлобья и вопросил басовито:

— Чего надобно?

Надобна мне была сущая мелочь — найти ведьмака в Выборге и сунуть ему поганку в руки. Ту поганку я споро в золотой зачаровала, да и чёрту передала.

Чёрт взял, иллюзию монаха макушкобритого на себя накинул, поправил пояс, и вопросил:

— На словах шось передавать надобно?

— Не-а, — я глянула на болото, там грустные кикиморы сидели, понуро так, печально, я бы даже сказала — одиноко.

И тут чёрт, в образе монаха-странника, взял да и спросил шёпотом:

— А позвернуться-то потом можно будет, а?

И взгляд такой просительный.

Стало ясно, от чего леший его из лесу сразу не выпроводил — чёрт, похоже, сам уходить не хотел.