Облизав кончиком языка сухие, потрескавшиеся морщинистые губы, Каспар едва слышно произнес, делая заметные перерывы между словами:

— Врешь… ты… все… сволочь… краснопузая. Не мог… Улдис… так… поступить… с Дайнисом. Они… были… друзьями.

— Были да сплыли, — вмешался в разговор Орлов. — У нас имеются и свидетели. Двое наших солдат, которые твоего братца и обнаружили в овраге. Сейчас твой братец на леднике находится, можем показать. Если, конечно, захочешь удостовериться.

По глазам Клима было видно, что он не врет, и Каспар обессиленно прикрыл свои веки. Немного полежав с закрытыми глазами, он с усилием их открыл, скосив красные поблекшие зрачки в сторону Орлова, спросил:

— Зачем вы мне это все рассказываете?

— Егозить как проститутка не буду, — без всяких обиняков жестко ответил Еременко. — Тебя, скорее всего, расстреляют. Тут как бы без вариантов. Так как ты был участником расстрела евреев в Гиблом Логу. Это доказано. Но сейчас у тебя есть возможность отомстить за брата, так сказать, поквитаться с Культей. Не обидно будет, вы умрете, а эта сволочь будет продолжать жить, шиковать на украденные деньги? — спросил капитан с насмешкой, стараясь надавить на слабое место бандита. — Не жирно ему будет?

И Еременко, по всему видно, в своих ожиданиях не обманулся, потому что в блеклых глазах Каспара появился мстительный огонек; зрачки сузились, и в их глубине заплясал адский огонь.

— Мне нужно знать одно… где он может отсиживаться? — четко разделяя слова, спросил Еременко и низко-низко склонился над парнем, выжидательно вглядываясь в его красные, как у кроля, глаза.

— Точно не могу знать… — ответил шепотом слабеющий с каждой минутой Каспар, непроизвольно дергая острым кадыком оттого, что ему становилось все труднее говорить. — Мамой клянусь. Знаю только, что Улдис любовь крутил с бабой из Виестуры. Ее Зузанка зовут. Больше ничего не знаю. — Он отвернул голову к стене и прикрыл глаза, то ли засыпая, то ли теряя сознание.

— Журавлев, оставайся с ним, — распорядился Орлов. — А мы с Еременко мотанемся в Виестуру. Надо эту самую Зузанку, бандитскую подстилку, за задницу взять.

Клим поднял с пола автомат, взял его с собой. На улице он бросил шмайсер в люльку, и они с Еременко на всей скорости, на какую только был способен старый мотоцикл, понеслись в деревню, которая располагалась от Пилтене в восемнадцати верстах.

Проселочная дорога проходила среди немногочисленных цветущих лугов, обширных полей, засеянных пшеницей: тугие колосья под набегавшим ветром тяжело клонились, колыхались, как будто накатывались, плескались волны безбрежного желтого океана. Но в одном месте часть обширного поля выгорела, подожженная националистами, торчали лишь черные обугленные стебли. Когда проезжали по лесу, тарахтенье мотора громким эхом металось среди толстых стволов деревьев, постепенно пропадая где-то далеко за лесом. Здесь росли кряжистые вязы, дубы, сосны, березы и, что самое удивительное, совсем не было видно подлеска, лишь трава, раскинувшаяся зеленым изумрудным ковром у основания деревьев.