— Вы поступили совершенно правильно, — быстро ответил Еременко, лицо у него стало суровым, разлатые брови сошлись над переносицей, а по углам губ залегли жесткие складки. — Не переживайте!

Не обращая на доктора уже никакого внимания, переключив мысли на предстоящую операцию, Еременко взял у него ключи и поспешно сунул их в карман брюк. Снимая с верстака свой пиджак в мелкую серую клетку, крикнул куда-то в зал, где возились еще несколько человек, одетых в гимнастерки и галифе:

— Орлов! Журавлев! На выход! Да побыстрей!

Показав жестом, что сам уже выходит, Еременко торопливым шагом, запинаясь в спешке носками парусиновых ботинок о валявшиеся на полу обрезки досок, направился к настежь распахнутым дверям, на ходу надевая пиджак. С улицы внутрь тянуло слабым ветерком, приносившим с собой свежие запахи цветов, которые тотчас же исчезали, перемешиваясь в помещении с острыми запахами ядовито-зеленой краски и сосновых стружек.

Вскоре к нему вышли Орлов с Журавлевым. А еще через минуту оперативники уже неслись в больницу на единственном мотоцикле с люлькой, оставшемся в целостности после ночного налета. Второй мотоцикл был взорван, а на «Виллисе» Лацис отбыл с Андрисом в краевое Управление МВД.

Оставив мотоцикл далеко от больничного корпуса, чтобы трескучим звуком неисправного мотора не спугнуть Каспара, от которого, даже раненого, можно было ожидать всякое — еще не забылся тот давний случай со Стасей, — оперативники отправились пешком. Они довольно быстро миновали обширный парк, держа оружие наготове, скрытно прошли вдоль стены пристройки, примыкавшей к основному корпусу, и никем не замеченные вошли в собственно само здание. От приемных покоев до кабинета заведующего им оставалось пройти всего ничего, буквально несколько шагов. Но эти последние метры на поверку оказались самыми опасными из-за того, что пол в этом месте скрипел оглушающе громко, издавая противный протяжный звук.

Каспар же, который, несомненно, чувствовал себя в эти дни загнанным зверем, в случае подозрения, что доктор Брокс донес о нем в правоохранительные органы, в любой момент мог открыть стрельбу на поражение по всем находившимся в больнице пациентам и сотрудникам.

Поэтому первым двинулся Еременко, чьи парусиновые ботинки на мягкой подошве как нельзя лучше подходили для такого случая. Орлов и Журавлев шли следом, как бы на подхвате, почти не дыша, осторожно ступая на негнущиеся носки сапог. Подобравшись украдкой к двери, Еременко, словно он в этот миг был вор-медвежатник, аккуратно сунул ключ в замочную скважину, медленно провернул. Когда все страхи остались позади, он резко распахнул дверь и влетел внутрь, выставив перед собой пистолет, готовый в любую секунду выстрелить. Следом заскочили Орлов и Журавлев с багровыми от волнения лицами.

Каспар в одних трусах лежал на кушетке, обливаясь потом, мокрый, как мышь. Выроненный из рук немецкий автомат валялся на полу. Увидев милиционеров, парень лишь слабо пошевелил пальцами свисавшей руки, коснувшись рифленой рукоятки шмайсера.

— Ну здорово, беглец! — сказал Еременко, довольный, что обошлось без кровопролития; но по его потемневшим глазам было видно, что он здорово разгневан. Оттолкнув ногой автомат в сторону, очевидно, побрезговав взять его в руки, он презрительно спросил: — Ты что же, думал, мы тебя не найдем? Идиот! От нас еще никому не удавалось уйти. Тебе даже в некотором случае, можно сказать, повезло. Не найди мы, тебя бы сам Культя пристрелил собственной рукой. А как ты думал?! — внезапно озлился Еременко, склонился над Каспаром, чье осунувшееся за ночь лицо было серого цвета и с синими кругами под глазами. — Вы небось с братом думали, что Культя пришел, чтобы вас спасти? Ни хрена подобного! — в ярости выкрикнул он и сунул под нос бандиту кукиш.