Хочу еще спросить тебя насчет науки.
- Давай покурим... А как вас найти, Нюша?
- Как по этой дороге подойдете к селу, увидите крайний дом. Село
невелико, один порядок, левая сторона долгая, правая короче. И тут
сразу через ложбину справа бугорок, а на нем пятистенок с резным
крыльцом.
- Гляньте, девки, Нюшка себе еще хахаля нашла! - вдруг визгливо
крикнула одна из попутчиц, высокая, в темно-красном платке с цветами.
- Сговаривается! Смотри, Нюшка, будет тебе от уразовского сынка
выволочка! И студенту, я чай, достанется!
Девушка повернулась как подхлестнутая и быстро пошла в гору,
скользя по размокшей желтой глине и не оглядываясь.
- Что вы, как вам не стыдно! - крикнул Гирин.
- Чего там, стыдно? Гулящая она! Иль тебе лестно?
- Пошли прочь, кобылищи! - грубо приказал старик паромщик. -
Только и знают страмить человека, а за что?
- Знаем за что! - хором закричали девушки и со смехом пошли по
дороге.
Старик, недовольно хмурясь, отсыпал на ладонь махорки из коробки
Гирина.
- Почему это они? - спросил Гирин. - Девушка какая-то очень
хорошая.
- Такую не скоро найдешь. Да неладно у ней судьба сошлась. Я всю
их семью знаю.
- В чем же ей не повезло? Я сразу заметил, что у нее что-то
неладно.
- Ага, студент, остановила взгляд твой Нюша! Да и впрямь только
слепому не заметить. Поживешь у них, может, поможешь чем, советом
каким-то по лекарской части. Ладно это я удумал тебя на квартиру
сосватать!
- Так...
- Не топчись, все объясняю порядком. Отец, вишь, Нюшкин -
верховой волгарь, столяр, взят в дом к ейной матери. Воевал в
германскую и гражданскую, вернулся не то чтобы партийным, но
сознательным и, конечно, по всем новым делам коноводом. Село это
старое, богатое, кулаков много, а подкулачников и того больше - не
полюбился им Павел, Нюшкин отец. Только еще разговоры о
коллективизации пошли - случись тут кулацкая заварушка... - Старый
паромщик нахмурился и запыхтел козьей ножкой.
- Восстание? - спросил Гирин.
- Нет, так, пальба бандитская. По ночам в окна стрелять да за
кустами подкарауливать... Ну, между прочим, рассчитались и с Павлом.
Вечером, как сидели Павел с женой да с Нюшкой за ужином, ворвались в
избу двое с наганами и со страшной руганью Павла застрелили. Так мозги
напрочь и вылетели. Жена Павлова, Нюшкина мать, повалилась как
неживая, а Нюшка, тогда совсем девчонка, зверюкой на них бросилась.
Ну, кто-то из бандюг ее двинул, не скоро в себя пришла.
- Разве никто выстрелов не слышал?
- Дом у них, сам увидишь, на краю села. А ежели кто и слышал, так
ведь боятся, всяк о своей шкуре.
- И что же дальше?
- На том все и кончилось. Нюшкина мать с той поры не встает, не
говорит, мычит только. Руки-ноги совсем отнялись. И Нюшка при ней как
прикованная - куда денешься от родной матери? Дом хороший, хозяйство -
все пошло прахом. Что девка одна-одинешенька-то сделает? Бьется как
рыба об лед, батрачит, стирает, огородом малым пробавляется.
- А в колхозе что?
- Да вишь ли как, - паромщик грубо выругался, - повернулось дело,
что вроде в драке, по пьяному делу Павла стукнули. Это у нас завсегда
- чуть что, надо закон обойти, на пьянство валят. А я бы их, этих
пьяных, еще того хлестче, - плюнул старик. - Словом, не было никакого
вспомоществования, разве кто из добрых людей от своего куска отделит.
Так ведь Нюшка гордая, не от каждого возьмет. Вот и сошлась жизнь
девке клином, и нет вызволения!
- А почему ее гулящей зовут?
- Сам рассуди, коли понятие имеешь. |