...Со скрипом раскрылась дверь за спиной Гирина, и полутемный
коридор осветился. Из студии вышли те двое. Скульптор в пальто
пробормотал:
  - Гость еще здесь. Созерцает! Значит, хороша!
  - Проваливайте! - резко ответил ему Гирин, раздосадованный и
помехой, и собственной несдержанностью.
  Тот, язвительно прокричав что-то об интеллигентности и
воспитании, скрылся. Нарушилась стройная цепь воспоминаний. Гирин
быстро вышел из мрачного коридора, решив во что бы то ни стало найти
для статуи Анны достойное пристанище. Гирин представил себе свою еще
совсем пустую комнату, с походной койкой и небогатым скарбом, с
огромной статуей под самый потолок, и даже развеселился. До приема,
назначенного ему в институте, оставалось еще много времени. Гирин
прошел двором к стадиону "Динамо", обогнул его и вышел на бульвар
Ленинградского шоссе. Здесь, найдя обсохшую скамейку, он сел и, никем
не тревожимый, унесся снова к дням далекой молодости...
  Устроившись в доме Анны, он занялся исследованиями, заполняя
герметические склянки водой и землей и тщательно упаковывая их в
небольшие почтовые ящики.
  Оставалось время и для неторопливых одиноких прогулок вдоль
высокого берега Волги и на кое-какую мужскую помощь Анне по дому.
Покосившиеся ворота выпрямились, ступени заднего крыльца белели свежим
деревом новых досок, а протекавшая над кухней и над сеновалом крыша
теперь могла выдержать осенние дожди.
  Однажды ночью Гирин был разбужен неясным шумом. Спросонок он
подумал, не плохо ли с больной, и прислушался.
  Затрещала дверь, два мужских голоса тихо забормотали угрозы,
перебивая друг друга. Снова молчаливая борьба, и Гирин услышал
задыхающийся гневный шепот Анны:
  - Уйди, не хочу... зверь... Мать услышит, ее хоть не мучь!
  - Что твоя мать - чурбак с глазами! - забубнил нарочито гнусавый
голос. - Будет кобениться...
  - Пользуешься, что мать больная, ух ты, подлюга! Ой!
  Дверь в комнатушку Анны раскрылась и захлопнулась. Один из
пришельцев удалился, нагло топоча сапогами. Гирин стоял в
нерешительности, загоревшись яростным желанием дать бой негодяям и
боясь вмешаться в неизвестные ему отношения. Но когда он начал
размышлять о тяжкой трагедии Анны, его невмешательство показалось ему
постыдным. Он лежал без сна, жалея о том, что, несмотря на свой рост и
большую силу, он все же лишь неопытный мальчишка. И так захотелось ему
быть суровым и бородатым вроде паромщика. Тогда он был бы уверен, что
не уступит девушку ее нелепой судьбе.
  Гирин заснул лишь под утро и поднялся, когда солнце уже высоко
стояло над кустами вырубки, почти вплотную подходившей под его окна.
Анна принесла ему обычный завтрак: холодного молока, яиц, хлеба. Она
низко повязалась платком и ходила, опустив прикрытые ресницами глаза.
Взгляд, брошенный украдкой, и зардевшиеся щеки Анны показали Гирину,
что ее мучит стыд. Нет, Анна отнюдь не походила на счастливую
возлюбленную, и Гирин решил как-то действовать.
  Весь день, обходя очередные поля, колодцы и родники, он думал,
как вызволить Анну из ее жестокой кабалы. Ключ к решению вопроса
заключался в болезни матери - Анна не могла расстаться с
парализованной ни при каких условиях.