Зато честно. Зато ножом не в спину, а в самое сердце. Что ж, наверное, ты заслужил, Зверь. За ее прошлые страдания, которые она безропотно снесла от тебя, пришла отдача. Ответка, мать ее. Да так, чтоб от боли темнело в глазах и трещали кости. Но я опять расхохотался, как идиот. Видел, что она вздрагивает от этого хохота, и все равно не мог заткнуться.

— Ну так, как? Поиграем? Как думаешь, она жива?

— А… а ты мог реально убить эту девочку?

Спросила, так и не открывая глаз, и губы дрожат. Бл****дь. Как мне это вытерпеть? Что сделать, чтоб все это изменить и отмотать назад.

— Мог. Ты ведь в этом даже не сомневаешься, и правильно, мог. Но пока не убил.

Мне было интересно, как-то по-мазохистски интересно, как далеко она зайдет. Кем реально считает меня на самом деле. Что именно вдолбили в ее маленькую головку эти ублюдки? И с каждым ее ответом понимал, что там тьма кромешная, и меня там больше нет ни в ее голове, ни в ее сердце, душе. Нигде меня нет.

— Она очень юная и у нее больная мать. Таня берется за любую работу, чтобы оплатить ее лечение. Мне девочки рассказали на кухне. Отпусти ее. Пожалуйста. Неужели ты можешь так поступать с людьми?

— Юная? Ну и что? Ты лезла ко мне в ширинку, едва тебе исполнилось восемнадцать. И ты была совершенно не ребенком. Оооо, как ты меня соблазняла, малыш. Что ты со мной творила…

Увлекся и сам не понял, как повел большим пальцем по ее пухлым губам.

— А что я творил с тобой… Зачем мне ее отпускать?.. С чего бы мне вдруг стать настолько добрым?

Дотронулся до нее, и бешеная ярость испарилась, я продолжал гладить ее нижнюю губу, и по всему телу проходили волны дрожи.

— Отпусти. Пожалей ее. Я прошу тебя. Отпусти, и я постараюсь делать все, как ты хочешь.

— Так уж и все? Какое заманчивое предложение… — а сам как завороженный глажу костяшками пальцев ее скулу, подбородок. Какая нежная кожа, такая гладкая. — Пожалеть? Ты, правда, думаешь, что женщину в моей постели нужно жалеть? — провел по ее шее, и меня повело от той дрожи, что прошла по ее телу. Все еще отзывчивая на мои прикосновения, — хотя после бесчисленных оргазмов, от которых срывается горло, наверное, стоит сжалиться… как думаешь, малыш, она кричит от наслаждения, когда я ее трахаю, или плачет? Ты и кричала, и плакала, маленькая… хныкала… так сладко… так нежно.

Обошел вокруг нее и убрал волосы с ее затылка, обнажая шею, такую тонкую и хрупкую. Пальцами по позвонкам сверху по шелку блузки.

— Значит, на все? Заменишь мне ее? Я оголодавший молодой самец, который не трахался несколько месяцев, пока его жена была в коме. Утолишь мой голод, Дашааа? Вернешься в мою спальню? В мою постель? — наклонился и втянул запах ее кожи на затылке, едва касаясь ее губами, — мы так редко занимались сексом в постели. Потому что я брал тебя везде. Ты дашь мне жадно кусать твою шею, пока ты извиваешься подо мной?

Мне нравилась ее дрожь, она сводила с ума, я поднял взгляд и посмотрел на наше отражение в зеркале на стене. Твою ж мать, как же нереально сексуально ты выглядишь, малыш, такая взволнованная, напуганная, с этими восхитительно распахнутыми губами и подернутыми дымкой глазами.

— Ну что? Обменяем ее на тебя. Я сегодня отпускаю птичку Татьяну к ее мамочке, а ты приходишь в эту спальню и ублажаешь меня до самого утра. Хотя, может, твое отвращение и ненависть все же перевесят столь благородные порывы щедрой души, и мы оставим все как есть? Но ты же представляешь, что тогда ждет малышку Таню? Подвалы нашего дома, железные скобы, плеть, разные отвратительные приспособления для пыток и постоянный секс… голодный, животный секс.