«…Наташка спит… Потому что дома мне страшно и скучно… – доносился приглушенный голос Нинки из соседней комнаты. Она разговаривала с кем‑то по сотовому телефону. – Когда?!. Сейчас?!. Хорошо… хорошо, валяйте!»

Фрол потянулся к стулу, на котором валялась его одежда, достал из кармана часы. Тщетно старался вспомнить, какой сегодня день. Кажется, они заявились сюда по пьянке в воскресенье вечером. Нет, в понедельник, точно: ездили на открытие немецко‑российской швейной фабрики по заданию редакции, Нинка готовила репортаж и пригласила его как фотокора, там надрались на фуршете с немцами, сдали материал и решили махнуть на природу. Кому такое на трезвую голову могло прийти – в апреле‑то? Еще листва как следует не распустилась, и дачи стояли мокрые, сплошь заколоченные досками. Правда, с таким запасом «горючего» холодно им не было ни минуты.

Фрол закурил. Скрипнула дверь, и появилась Нинка с керосиновой лампой, замотанная в старый плед, взлохмаченная – такую во сне увидишь, не проснешься.

– Доброе утро, – произнес Фрол.

– Привет. – Она поставила лампу на стол, сбросила плед и юркнула под одеяло. – Бр‑р‑р‑р!.. У нас выпить осталось?

Он пошарил рукой под кроватью, нащупал бутылку с коньяком, протянул ей. Нинка хлебнула из горлышка, тряхнула головой.

– Кому ты звонила? – забрал у нее бутылку Фрол.

– Это не я звонила, а мне. Предки из Питера вернулись, да не одни, а с целой делегацией. У них там дочернее предприятие, я тебе говорила.

– И что?

– Собираются сюда на шашлыки.

– Они знают, что ты здесь?

– Нет, конечно. Я сказала, что ночую у Наташки. Это моя двоюродная, здесь неподалеку в Новоселках живет.

Фрол допил коньяк, в голове прояснилось. По всему выходило, что ему нужно убираться.

– Когда они заявятся?

– Кто их знает! Часам к восьми.

Он нехотя вылез из‑под одеяла, стал одеваться. Дом быстро остывал, выпивки не осталось.

– Как отсюда выбираться‑то? – спросил Фрол.

– В девять пятьдесят рязанский автобус, – ответила Нинка из‑под одеяла.

Он присвистнул. Торчать здесь до десяти в его планы не входило; не говоря о нежелательной встрече с ее родителями, предстояла работа: шеф Черноус приказал сделать фоторепортаж с выставки медтехники, видимо, ему пообещали за это отвалить жирный кусок.

– А еще как? – завязав шнурки на ботинках, присел он на краешек кровати. Нинка отрубилась, в тишине раздавалось сонное посапывание. – Эй!.. Нин…

Она открыла глаза, выпростала из‑под одеяла голые руки и протянула к нему:

– Иди сюда!

– Хватит, – отстранился Фрол, но потом пересилил себя, поцеловал ее в пересохшие губы. – Мне пора, слышишь? Вставай. Заявятся родители – неприятностей не оберешься. Ты Наташке‑то позвони, предупредить надо.

– У нее телефона нет. Ничего, она у меня догадливая, сообразит, если что.

Фрол подумал, что он не первый, кого эта любвеобильная практикантка журфака затащила сюда; от этой догадки, выпитого коньяка, пресыщения любовью ему стало не по себе.

– Я поехал, Нин, – не слишком решительно сказал он, но возражений с ее стороны не последовало – сон был теперь для нее превыше всего.