– Кого?! – выхватил журнал Решетников. Такой фамилии до сих пор он не встречал.

– Савельева.

– А когда… когда ее забрали?

– У‑у!.. Ищите. Вот графа «Время выезда со стоянки»… Двадцать второго… нет… двадцать третьего… нет… двадцать четвертого… нет…

«Вольво» забрали в субботу рано утром, забрал, судя по отметке, все тот же Савельев. Богданович вернулся в пятницу… В пятницу машина находилась еще здесь…

«Черт возьми! – вспотел от напряжения Решетников. – Что же это за Савельев такой, который воспользовался машиной Богдановича в его отсутствие?!»

Он показал дежурному все имевшиеся у него фотографии, но тот лишь смеялся и не хотел их даже смотреть: «Да вы что! У меня до трехсот машин в день, я…» – «Ну, а вдруг? А вдруг вспомните?» – не отставал Решетников, но опознание не состоялось.

Еще почти час ушел на поиск бортпроводницы, реакция ее на предложение посмотреть фотографии была похожей, вначале она отказывалась, но потом уступила просьбам; в ее взгляде на настойчивого частного детектива («Ой! Правда?! Это вроде как Эркюль Пуаро, да?») сквозила подозрительность, с какой смотрят на слегка помешанного.

«Ничего! – утешал себя Решетников, возвращаясь в Москву с предельной для своей «троечки» скоростью сто двадцать. – Ничего!.. Чтоб я сдох, если не раскручу этого торгаша, хитрована, мать его, если не найду, кто убил тебя?..»

С Кирой он мысленно разговаривал уже давно. Чем больше проходило времени со дня их первой и единственной встречи, тем ближе она ему становилась, тем большую ответственность за ее поручение чувствовал он. Он видел ее глаза, помнил пальто, шапочку того же цвета, каким впоследствии было окрашено ее лицо там, на пустой холодной даче, в запертой комнате.

«А ведь он, убийца, не позволил тебе даже раздеться. Он ждал тебя… он не хотел, чтобы ты видела его лицо… он боялся!..»

Перед Кольцевой Решетников связался с агентством:

– Валерия, что слышно?

– Есть Вадик, – сдавленным голосом проговорила Валерия, – его отвезли в двадцать четвертое отделение на Сокольнической. Туда поехали Игорь и Алексей Иванович.

– Только не хнычь! Ты там одна?

– Нет, с Валентином.

– Дай ему трубку!.. Валя!

– Я слушаю, Викентий.

– Я буду часа через два, ты с «Альтернативой» связался?

– А что я им должен сказать? Алексей Иванович…

– Позвони сейчас же Нежину! Пусть он, Валера Арнольдов и еще человек пять надежных ребят будут наготове. А сам немедленно отправляйся к Кокорину с признанием Вороновой и моей магнитофонной записью. Попроси, чтобы он все это прочитал и прослушал. Его отстранение от дела Богдановича – блеф Шорникова. Начальник следственного управления за это еще ответит!

– Ясно, – проговорил Александров, хотя по голосу Решетников почувствовал, что ничего ему не ясно. – Что еще?

– Еще… Пошли Валерию за сушками. С маком. И чаю с бергамотом пусть купит!..

Через полчаса Решетников был на центральном аэровокзале. Касса предварительной продажи уже не работала, диспетчер разговаривать наотрез отказался; с огромным трудом удалось привлечь начальника ЛОВД, он вызвонил старшего кассира, втроем они подняли документацию и только к одиннадцати часам обнаружили запись от семнадцатого апреля, согласно которой был продан билет на самолет рейсом Р‑2395 до Вологды на имя Савельева Алексея Владимировича. Кассирша ни по одной из фотографий Савельева, разумеется, не опознала.

«Ну и что, что это тебе дает? – выйдя наконец на свежий воздух, прикурил Решетников.