– Ладно, не гони лошадей, дай подумать, – проворчал Каменев. – Я же, понимаешь, не участковый инспектор, я думать должен.

Разговор ни к чему не обязывал, и Столетник, и Каменев знали, что ничего с конторой не сделается, иначе не оставил бы ее Женька на целый месяц, но Каменев бездельничать не привык, а в семейном бюджете образовалась прореха, и ему, здоровому сорокалетнему мужику, было неловко жить на деньги Лели, работавшей модельером.

– Эй, воины! – заглянула в комнату Валерия. – Кушать подано, идите жрать, пожалуйста!

В Женькиной спортивной сумке уместились две бутылки «Смирновки», банка крабов, банка устриц, две банки красной икры, сыр «Рокфор», красное французское вино, салями, ветчина, коробка с пирожными, «Вологодское» масло, «Бородинский» хлеб и еще килограмма два отборного мяса, которое уже побывало в микроволновке и теперь дымилось на столе среди прочей снеди, источая сумасшедший запах.

Через час пришли Алексей Иванович Илларионов с дочерью Катей и внучкой Леночкой, пили, пели, вспоминали живых и мертвых. Набрали номер сотового телефона Викентия Решетникова, но тот ответил, что «висит на хвосте клиента» в Матвеевском, и велел выпить за успех его безнадежного дела. Вечером подвалили Валера Арнольдов и Вадим Нежин с Никой, принесли громадный торт, словно давно ушедший из календаря праздник был главным в году.

В самый разгар веселья зазвонил телефон, Леля вызвала Столетника в прихожую. Он прикрыл дверь, минуту разговаривал с кем‑то, а потом, пошептавшись с Валерией на кухне, снял с вешалки куртку и попытался незаметно выскользнуть из квартиры.

– Это как понимать, француз?! – появился в проеме Каменев с пустыми бутылками. – Двести двадцать семь дробь один – инфляция доверия!.. Никуда не отпущу!

Женька улыбнулся, приложил палец к губам:

– Тихо, Саныч, не бухти и не порти людям праздник. Я быстро, одна нога здесь, другая там.

– Где там‑то? – не понял Каменев, но Столетник ушел, не удостоив его ответом. – Куда его понесло на ночь глядя?

Валерия на кухне заваривала кофе. Каменев по глазам увидел, что она чем‑то расстроена.

– Поцапались, что ли? – со звоном убрал бутылки в картонный ящик.

– Мы никогда не цапаемся, Сан Саныч.

– А куда муж‑то слинял?

– В Склиф поехал. Решетникова подстрелили.

Пуля образца «парабеллум» 9‑го калибра угодила Решетникову под ключицу; кроме того, врач констатировал ушиб грудины – вероятно, о руль врезавшегося в бетонную опору автомобиля – и сотрясение мозга. Викентий держался молодцом, сознания не терял, хотя, когда Столетник прорвался к нему в палату, уже начало действовать снотворное из капельницы. Раненый погружался в дрему, с трудом удерживая веки.

– Машину… забери… Женя, – просил жалобно, словно потеря машины была для него важнее всего. – Она у платформы… на железной…

– Забрали уже, Вик, забрали твою машину, – взяв его за руку, склонился над койкой Столетник. – Менты из 42‑го, она у них во дворе стоит. Все о'кей!..

– Князь… Князь… секретарша из «Химволокна»… Бутусова…

– Спи, Вик, спи, – сказал Столетник. – Завтра я приду, и ты мне все расскажешь.

Дверь палаты отворилась, и проем загородил коренастый кавказец с орлиным профилем и волосатыми руками; хирургический костюм и марлевая повязка на шее оправдывали его властный тон.