— Про какую дачу вы намекали?
— Мне приснился дом в лесу, — попробовал я нести прежнюю околесицу, — погреб, русская печка…
Он перебил:
— Я человек конкретный, и вам не советую придуряться. Где и когда вы расстались с Юлой?
Сколько еще дней, месяцев, лет мне нужно будет врать, врать, врать?
— На Белорусском вокзале. Она заявила, что у нее свидание с одним человеком на какой-то даче, и уехала на электричке… Может, с вами свидание?
Вагнер не отвечал, задумавшись.
— Может, с вами? — нажимал я нагловато, иначе «Зигфрида» не проймешь. — Что вы имеете против Чистого Ключа?
Он очнулся, вновь превратившись в вульгарного шута, даже дернулся положить ноги на стол, едва сдержался.
— Не против Ключа, но там где-то неподалеку святой папа пребывает, совесть нации. Который, антр ну, смертельно завидует дочке.
— У вас есть доказательства?
— Юбилейчик его помните? Он даже передачу с нею по телеку вынести не смог.
— Это не улики.
— Зачем улики? Мы не в суде. Но непогрешимость папы я прошибу, будь спок!
— Каким образом?
— Любым. За каждым что-то есть… грешки или грешищи. Где там у него дача-то?
— В поселке Холмы, улица Розы Люксембург. Вы собираетесь…
— Надо. А то распропагандирует к черту! Или подкупить, чтоб не лез, а? Как вы думаете?
— Чем?
— Да издам. Трехтомник, например. А что — идея! До сих пор читатель у него есть. И вообще: реализм помаленьку входит в моду.
Любовники для Юлии
В Дом литераторов я удачно проник с другого хода, с Поварской, бросая бравым ребятам в смокингах, расставленным по пути: «В Дубовый зал!» Был пустой час перед вечерним загулом, мне не препятствовали; я сел за наш столик под лестницей, которая своим старинным изяществом претендовала на произведение искусства. Мне повезло, работал смуглый густобровый Вадик. Я, голодный, как волк ранней весной, заказал ужин. И еще подсуетился, надеясь завязать дружбу, что он, де, вылитый французский гарсон.
— Я из донских казаков, — сообщил Владислав сдержанно. — Что будем пить?
— Кофе и минеральной воды, пожалуйста.
Ведь официант потеряет ко мне интерес!
— А там поглядим, — добавил я с щедрой улыбкой. — Еще не вечер.
Он принес салат и рыбу. И вдруг сам заметил:
— Вы сегодня один.
— Она меня бросила. (Я почувствовал истинную горечь этих слов и едва сдержал слезы… бросила с чьей-то помощью!) Напиться, что ль? Вам со мной нельзя?
— Нельзя, Алексей.
Даже имя мое знает, профессионал! Скоро миллионы узнают: убийца юной прелестной Юлии Глан, знаковой фигуры нового столетия сатаны, получившей там и сям бункеров-антибункеров и чуть не удостоившейся Нобелевской! — захлебываясь от азарта, разнесут журналисты жгучую весть по миру: преступник пока не сознался!
— Бордо принести? — принял участие гарсон. — А лучше б водки.
— Владик, она внезапно исчезла. Я не знаю, что с ней. Предчувствую беду.
— Так принести водки?
— Может, попозже. Знаете, она жаловалась, что ее кто-то преследует, а я, дурак, думал: поклонники таланта, нормальное дело. Ведь мы с ней недавно познакомились. Вот за этим столиком она писала.
— Никогда не видел, — удивился Владик. — Ну если в уме.
— Меня вот что убивает. Время идет — а вдруг ей требуется срочная помощь?
— А вы позвоните по мобильнику. |